После "Нолдолантэ"
Шрифт:
– Быть может, отчасти. Ты оставляешь Тирион ради этого - или немножко и ради меня?
– желание Макалаурэ проверить верность Айвэ Дому Феанаро почти испарилось...
Затмения Амана и убийства Финвэ она не могла "не заметить". С этой поры Айвэ сделалась горячей сторонницей Исхода, разве что в спор принцев нолдор не вмешивалась. Её манила вперёд не свобода от валар и, конечно, не победа над Морготом - среди жён и дев воинственных было немного - а надежда вернуть утраченное счастье и вновь увидеть свет Древ, сохранивший лишь в Сильмариллах.
Горе и потрясение Макалаурэ были велики. Но последующие события смягчили их, и позже он порой ловил себя на мысли: хорошо, что Айвэ погибла до того, как прозвучало Пророчество Севера, а не после. Макалаурэ верил, что она скоро возродилась, запрещая себе думать об ином: хватало несомненных бед и опасностей, чтобы прибавлять к ним необоснованные страхи. Однако верить - одно, и совсем другое - слышать звонкий смех, держать руку в руке, перебирать матовые чёрные пряди. Когда Песнопевец вспомнил о прерванном разговоре с Финдарато, оказалось, что тот незаметно ушёл.
Эту ночь Макалаурэ провёл в родном доме, в своей комнате, совсем не изменившейся со времени ухода в Форменос. А наутро продолжил путь. Из города вышли втроём - никому, кроме матери и супруги, Песнопевец о грядущем суде не сказал.
Однако вокруг мёртвых Древ и расставленных кругом тронов Владык собралось не так мало эльдар - всех их валар призвали заранее. Здесь были трое ваниар, нолдор Амана и Тол-Эрессеа, покинувшие Эндорэ синдар, телери Альквалонде. Макалаурэ понял, отчего не слышал ни единого упрёка. Все, кто держал гнев и обиду на сыновей Феанаро, все, кто не мог или не желал их простить, собрались у Круга Судеб.
Намо Мандос, перед которым встал Песнопевец, подробно перечислил малые и большие вины Макалаурэ со времён Непокоя нолдор - от давней ссоры с Турукано до убийства стража-ваниа и, наконец, возвращения на Запад вопреки запрету.
– Таковы все твои проступки и преступления, Канафинвэ Макалаурэ, сын Феанаро, - заключил вала и умолк - на время, достаточное, чтобы вокруг зашептались. Кажется, многие из собравшихся эльдар услышали в перечне не всё, чего ожидали, приписывая Макалаурэ и то, в чём он повинен не был. Быть может, мелькнула у него мысль, всех этих эльдар призвали на суд именно для того, чтобы они легче приняли его прощение?
– Посему, - вновь заговорил Намо при молчании остальных валар, как только шепотки стихли, - ты отправишься в Чертоги Мандоса.
Макалаурэ ждал если не прощения, то изгнания или надзора, принял бы как справедливое, пусть и тяжкое, и повеление возвращаться в Эндорэ. Но это! Он стиснул пальцы и всё же не сумел совладать с собой, резко и холодно спросил:
– Меня убьют или поволокут в цепях, как Моринготто?
– Ты отправишься в Мандос живым и без оков. Более
Не только Макалаурэ, все собравшиеся выглядели поражёнными. Спокойствие сохранили лишь две нисси - Айвэ и Нерданель. Первая, едва Макалаурэ отошёл дальше от Намо, взяла его за руку:
– Ты не будешь один.
– Айвэ, ты же не собираешься идти туда за мной?!
– Я всегда шла за тобой. И потом, я знаю, что такое Чертоги Ожидания.
– Нет, - изрёк Намо, - никто из живых эльдар не переступит порог Чертогов по собственной воле.
– Проводи Макалаурэ до ворот и возвращайся назад, - после молчания произнесла Нерданель и коснулась плеча сына - сочувственно, но без потрясения.
Её спокойствие не было маской отчаянной решимости, обречённости, неверия или невыразимого горя. Казалось, она знает или прозревает смысл приговора и, более того, не находит его столь уж страшным.
От самого Макалаурэ этот смысл ускользал. В решении Намо он видел только жестокость и несправедливость, каких не ожидал от валар. В Песнопевце вновь всколыхнулись чувства, владевшие им после осуждения отца. И так же, как тогда Феанаро, он собирался подчиниться приговору.
ГЛАВА 8. ВОЗВРАЩЕНИЕ
В земли Мандоса Макалаурэ и Айвэ ехали верхом. Кони прискакали к ним сами, никем не званные - или, быть может, незаметно позванные айнур. До окрестностей Чертогов Мандоса лошади шли резво, а там перешли на шаг и, наконец, остановились, переступая с ноги на ногу и беспокойно всхрапывая. Им явно не хотелось вступать в тяжёло стелившуюся по земле мглу. Отпустив коней и проводив их взглядом, Макалаурэ с горечью подумал, что, возможно, слишком сильно стремился на Запад - и теперь оказался западней, чем когда-либо желал.
Туман не был слишком густым, и глаз выхватывал то взлетевшего ворона, то поросшие мхом камни, то стайку летучих мышей. Впереди мрачной громадой темнели Чертоги. Прощаясь, Айвэ помедлила, прильнув к плечу любимого и, наконец, закусив губу, отпустила Макалаурэ.
Врата распахнулись, и он шагнул на уходящие в сумрак ступени, по которым стелились всё те же туманы. Почти бесшумный шаг нолдо разносило гулкое эхо - точно в Ламмоте. Нет, сильней: и дыхание, и биение сердца стали непривычно громкими.
Лестница вывела его в круглый Зал Суда, где уже ждал Намо. Макалаурэ незачем было подходить к вале - свой приговор он уже слышал. Его взгляд приковала небольшая чаша в центре зала, наполненная серебряным светом. Чертоги Мандоса озаряло сияние росы давно погибшего Тельпериона, и от того они становились не столь мрачными. Да, умершие со временем могли обретать здесь покой и исцеление. Но он-то был жив, и искал чего угодно, только не этого покоя - без дела, без цели, без событий, в молчании, к которому принуждала гулкая тишина Чертогов Ожидания.