После "Нолдолантэ"
Шрифт:
– Время праздновать ещё не пришло - валар призывают меня на суд, и я не знаю, дозволят ли мне вернуться домой. Но я всё равно счастлив.
– Я смотрела за домом Феанаро с тех пор, как узнала о его гибели, - на лицо Нерданели набежала тень.
– Но Форменоссэ я никогда не пыталась восстановить: мне она напоминает лишь о раздоре, разлуке и смерти. Крепость так и лежит в руинах, и среди них выросли высокие деревья.
Макалаурэ рассмеялся.
– Поднимать крепость из руин для меня не внове. В Эндорэ чему только не научишься!
Возможное
Сияющий вечер угас, и в небеса заступил прозрачный серпик Исиля. Макалаурэ запрокинул голову, точно впервые видя это чудо.
– Ночь, - тихо произнёс он и коснулся трепетавшего под ветерком листа с мерцающей золотистой каймой.
– А осень в Эльдамаре есть - теперь? Пора, когда листья из зелёных становятся багряными и золотыми, а после облетают, устилая землю?
– Ты не первый, кто задаёт мне этот вопрос, - сказала Нерданель.
– Нет, я никогда не видела подобного. Скажи - мой ответ обрадовал тебя или опечалил?
– Скорее обрадовал, - помедлив, ответил он.
– Эта пора прекрасна своей особой, ни с чем не схожей красотой - но я рад, что в Аман не пришло увядание и угасание. Если однажды я начну скучать по осени, обращусь к своей памяти. Она хранит великое множество опавших листьев и сухих трав.
– Как скоро ты должен явиться к Кругу Судеб?
– спросила Нерданель спустя некоторое время.
– Валар мне не передали, но я не желал бы медлить.
– Как не желал медлить при сборах, - она чуть качнула головой.
– Пожалуй, особенно спешить я тоже не стану, - улыбнулся Макалаурэ.
Он избрал не окольный, но и не самый краткий из возможных путей к Эзеллохару - тот, что пролегал через Тирион. Песнопевца радостно приветствовали, поздравляли, расспрашивали, некоторое время идя рядом по широким лестницам. А для начала - окликали.
– Кано! Не может быть!
– Лорд Маглор?
– Приветствую, принц Канафинвэ!
– Макалаурэ - ты ли это? Завтра в городе вновь будет праздник!
– Меня в Тирионе так любят или так не верили, что я могу вернуться?
– ответил на это Макалаурэ.
– Так соскучились по твоим песням - на празднике, хочешь не хочешь, тебе придётся петь и играть на арфе, - глаза Финдарато лукаво искрились.
– На самом деле, мы празднуем всякое возвращение. У нолдор Туны впереди много радости - нам предстоит встретить ещё много праздников...
Последнее Финдарато сказал с той же светлой улыбкой, но куда серьёзней. Макалаурэ и сам, несмотря на радость встреч и тепло приветствий, заметил, что его родной
– Они ещё ждут своих хозяев, - ответила Нерданель на безмолвный вопрос сына и указала на башенку, возвышавшуюся над кронами.
– Все жители этого дома пока остаются в Эндорэ или Чертогах Мандоса. Если же один из них приплывёт на Тол-Эрессеа, кто-нибудь расчистит дорожку к дверям - чтобы дом был готов принять своего хозяина. После Исхода большая часть Тириона опустела, и редкие огни горели в темноте. Но, как видишь, многие уже вернулись.
Макалаурэ пришло на ум, что в Эндорэ дом, опустевший более тысячи лет назад, давно обратился бы в руины. Здесь же и травы останавливали свои рост у порога, словно из уважения к строителям. И тут Песнопевца вновь окликнули.
– Лаурэ!
Он резко обернулся. Так имя Макалаурэ сокращала одна Айвэ, его жена. Ей он посвящал свои первые настоящие, не детские, песни - звонкоголосому жаворонку, купавшемуся в лучах света. Айвэ едва ли не более всех восторгалась светоносными творениями Феанаро. И упорно не замечала теней, когда они сгустились.
...- Я нелегко верю слухам, но Нолофинвэ действительно хочет оттеснить Феанаро - быть может, даже Государя Финвэ. Главное подтверждение я видел своими глазами. Можешь увидеть и ты, если захочешь. Нолофинвэ придумал для себя и всего своего Дома отдельный герб, и также избрал особые цвета. Синий и серебро.
– Нолофинвэ прекрасно смотрится в синем.
Макалаурэ наклонился ближе к Айвэ, невольно понизив голос:
– Только задумайся о значении этих тонов. Синий - цвет Манвэ. Потому Нолофинвэ избрал его - как символ верховной власти. И, конечно, в пику моему отцу. Теперь ты понимаешь, о чём я?
– Понимаю, - безмятежно отозвалась Айвэ.
– Феанаро совершенно не идёт синий. Совершенно. Если он решит облачиться в синее с серебром, я подумаю, что ему изменил вкус.
– Я не шучу, - досадливо поморщился Макалаурэ.
– Я размышляю, как можно помешать Нолофинвэ осуществить этот чёрный замысел.
– А я шучу, - звонко рассмеялась Айвэ.
– Мне хочется шутить и танцевать. Не пригласишь меня на танец?
– Айвэ, что с тобой творится? Ты стала вести себя как сорокалетняя. Прежде мы могли говорить обо всём: о Стихиях, о Предпетом, о музыке звёзд...
– В самом деле, - её лицо стало серьёзней, - мы давно не говорили о музыке звёзд...
...- Ты слышала всё, Айвэ. Отец несправедливо осуждён, и я - все мы - уходим в изгнание, на север. Все, кто верен отцу, все, кто верен Старшему Дому, тоже не останутся в Тирионе, отданном валар во власть Нолофинвэ. Ты идёшь с нами - или остаёшься?
– Конечно, иду, - она пожала плечами, словно речь шла о прогулке к морю.
– Север интересен. Можно вообразить, что мы - в Эндорэ. Как думаешь, напоминает ли север земли за Морем?