После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии
Шрифт:
В Кройцберге и Нойкёльне во время второй демонстрации «Революционного 1 мая» произошли серьезные столкновения между протестующими и полицией, а также «пролетарский шопинг». Эти события заставили тех немногих представителей левоальтернативного среднего класса, которые еще не дистанцировались от «Автоном», сделать это. Даже внутри автономного движения не все были довольны беспорядками, несмотря на победу над полицейскими благодаря превосходной тактике уличных боев. Товарищи критиковали «холодное технологическое исполнение» беспорядков и отсутствие иронии, страсти и смеха. Тем временем в Гамбурге Сенат все еще посылал полицию преследовать жителей Хафенштрассе. Это привело не только к нескольким демонстрациям солидарности, но и к тому, что одному из членов Сената сломали нос.
Возможно, все так бы и продолжалось, если бы внезапно не рухнула Берлинская стена. И тогда ничего не осталось прежним. Вместе с остальным населением Западной Германии, с которым у них было так мало общего, автономы протирали глаза, не понимая, чему именно они стали свидетелями. В конце концов, пришло время задать главный вопрос: «Что теперь?». Было ясно, что вставать на защиту исчезающих национальных государств не очень-то автономно. Но можно ли было сделать что-то еще?
Ввиду очевидной важности событий была спешно организована демонстрация на Курфюрстендамм. Всего через несколько дней после разрушения стены десятки тысяч восточных немцев, восхищавшихся блестящим потребительским китчем Курфюрстендама, были таким образом угощены демонстрацией западноберлинских автономов, которые достаточно дружелюбно приветствовали их такими лозунгами, как:
«Денег мало, берите банки!».
(ссылка на «приветственные деньги», которые получали все восточные немцы при первом посещении Западного Берлина или Западной Германии).
«Нет Коля, нет Кренца, нет Отечества!».
(Гельмут Коль был канцлером Западной Германии, Эгон Кренц — председателем Государственного совета Восточной Германии).
«На Западе они умнее: их стена — деньги!».
Полдесятилетия спустя, по крайней мере, последний лозунг, сымпровизированный во время демонстрации, не потерял своей актуальности.
Инге Фитт
Никогда больше нам не быть такими храбрыми
Перевод с немецкого
Пролог
В зале царила суматоха, и я слышал, как люди снова и снова кричали: «13 лет — это слишком много! Свободу всем политическим заключенным! Свободу Инге!» Конечно, это слишком много, но в тот момент я не мог это измерить. Жизнь плюс восемь лет стояли передо мной до этого приговора, и поэтому облегчение погасило мое затаенное дыхание. Пожизненное заключение плюс восемь лет требовало федеральное обвинение, так что 13 лет — это тяжелый, ужасный приговор, но все же приговор. Худшее уступило место худшему. Приговор к сроку всегда включает в себя вероятность приговора на две трети.
Как бы я ни подсчитал, это будут годы, которые мне придется пережить в уголке мира, который не создан для жизни, но в котором я хочу выжить. Из которого я хочу выйти, когда бы то ни было, духовно целым, физически и эмоционально здоровым, чтобы вернуться в центр, чтобы снова иметь возможность свободно принимать решения и действовать. До этого дня, однако, «пуговицы, украшения и краска будут сметаться с моей одежды метлами...».
До тех пор я, возможно, больше не смогу ощущать мир снаружи, или только как странный процесс, который меня больше не касается. К тому времени я проиграю и выиграю бесчисленные битвы против потери моей внутренней свободы. К тому времени я напишу свою книгу. Я еще не могу знать, как я буду выглядеть, когда выйду из стен тюрьмы.
Характеристика тюрьмы — это не только решетка перед окном, не только стены, ограждающие нас, даже если это может показаться таковым тем, кто находится снаружи, потому что они наиболее очевидны. Это лишь внешние маркеры тюрьмы, показывающие ее пространственное измерение.
Суть заключения заключается в его силе соблазна над нами. Мы неизбежно и постоянно находимся в его власти. Оно приседает на нас, всегда держится рядом с нами.