После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии
Шрифт:
Мы продолжали бежать, казалось, целую вечность. Вдруг мы наткнулись на припаркованную машину. В ней сидела пара, прощаясь с третьим человеком, который жил в отдаленном доме. Мы подошли к машине и спросили, не могли бы мы подвезти их до следующего города. Двое молодых людей в машине согласились взять нас с собой. Мы сели в машину. Мы рассказали им какую-то историю, чтобы объяснить, почему мы оказались там в темноте. Они, казалось, не испытывали к нам подозрений, принимая наши слова.
Когда мы добрались до следующей деревни, мы придумали план: Я должен был спрятаться в темном дверном проеме, пока парень со мной искал телефонную будку. Оттуда он должен был заказать
Спустя целую вечность такси прибыло. Мы заставили себя сесть медленно и спокойно, пробормотали что-то о поломке машины и о том, что хотим попасть во Фрайбург. Такси уехало в направлении автобана. На съезде с дороги стоял полицейский блокпост. Я весь напрягся. Мы не подумали об этом. Все машины были остановлены, но наше такси пропустили. Во Фрайбурге было то же самое: полицейский контроль, каждая машина должна была остановиться, только такси пропускали. Мы всю дорогу боялись, что наш таксист что-то заподозрит. Его автомобильное радио постоянно передавало полицейские сообщения о том, что ведется розыск пары. Наша мокрая одежда начала вонять в теплой машине. Но водитель не заподозрил ничего плохого. То, что мы позвонили с точного адреса, по которому он потом нас забрал, сделало свое дело.
Мы вышли во Фрайбурге, обсудили дальнейшие действия и разошлись, так как решили, что так мы будем менее заметны, поскольку полиция искала пару. Разделившись, мы оба смогли пройти через все контрольные пункты и добраться до вокзала. Было раннее утро, начался час пик. Мы купили билеты до Штутгарта. Там мы пересели на другой поезд, сделали еще одну пересадку во Франкфурте и сели на поезд, который должен был доставить нас прямо в Гамбург. На протяжении всего пути мы оставались порознь, лишь время от времени переглядываясь, чтобы убедиться, что с другим все в порядке.
Около полудня, когда мы уже ехали между Франкфуртом и Гамбургом, я сидел в полностью заполненном купе и чувствовал себя мертвым на ногах, но в то же время бодрствующим. Мужчина, сидевший на месте у окна, поставил на откидной столик маленький радиоприемник, из которого в купе тихо доносилась музыка. Обычная программа внезапно прервалась на специальный полицейский бюллетень: в нем сообщалось о перестрелке, произошедшей ночью на автостоянке, во время которой были ранены двое полицейских. Я дождался конца сводки, чтобы сообщить информацию, которую мы слышали по автомобильному радио во время поездки в такси: разыскиваются мужчина и женщина лет двадцати пяти. Дальше было еще хуже: диктор назвал мое полное имя, описал мой рост, длину и цвет волос и то, во что я была одета.
Мне стало одновременно холодно и жарко. Я закрыла глаза, ожидая, что все в купе уставятся на меня и покажут пальцами: «Это она». Когда ничто не шелохнулось, я попыталась наблюдать за другими пассажирами по очереди с почти полностью закрытыми глазами. Изменилось ли выражение их лиц или то, как они сидели? Делает ли кто-нибудь движение, чтобы покинуть купе? Ничего не происходило. Все было по-прежнему. Никто не отреагировал на полицейский бюллетень и не заговорил о нем. Некоторые из них дремали, другие продолжали свои разговоры, мужчина с радиоприемником продолжал слушать музыку. Никто не обратил внимания на то, что я был человеком, который подходил под описание во всех деталях. Через некоторое время. Я успокоился.
Полиция нашла все мои документы на земле на парковке. За исключением водительских прав, которые я передала полицейскому перед выстрелами, все они были в моей сумочке, которая упала на землю. Позже я узнала, что полицейские были у моих родителей, которые дали им точное описание того, как я выглядела за неделю до этого во время моего последнего визита к ним.
Мои родители почти ничего не знали об изменениях, произошедших в моей жизни. С момента моего первого контакта с Освобождением я рассказывал им только то, что не вызывало ссор дома, ничего не говоря о своей новой жизни и идеях. Я знал, что они отнесутся к этому с презрением, отвергнут все. Они отождествляли себя с западногерманским государством в той форме, которую оно должно было принять в сознании преданных членов ХДС. Мой отец не мог и не хотел вести с нами, детьми, какие-либо дискуссии, в которых мы не соглашались с его взглядами. Меня не удивило, что мои родители сразу же помогли полиции в моих поисках, но, тем не менее, было больно.
Я вышел из купе. В туалете я сняла куртку, сунула ее в сумочку, уложила волосы и повязала на голову шарф. Затем я пошла в конец поезда и надеялась, что на меня смотрит как можно меньше людей.
В квартире в Гамбурге Ирмгард Мёллер ждала нас. Она уже знала по радио и телевидению, что наш план провалился. Я рассказал ей, что произошло и как нам удалось скрыться. «Почему вы оставили документы лежать в машине? И почему они вообще были у вас с собой?». Тот факт, что никто не понял, насколько безумным и безответственным было сочетание оружия и соответствующего удостоверения личности, мы не стали обсуждать. Все, что она сказала: «Теперь они охотятся за тобой, и ты участвуешь в этом так же, как и мы».
Я узнал, что это означало на самом деле, когда в 8 часов вечера вышла программа Tagesschau. Перестрелка была одним из заголовков. С экрана телевизора на меня смотрело мое лицо, я снова услышал описание себя и почувствовал, как будто кто-то выпрыгнул из телевизора и показывает на меня. Одним махом я стала публичной персоной, чье имя со следующего утра также публиковалось в газетах: «Маргрит Шиллер, член РАФ».
Я не могла поверить в происходящее. Я не была готова к тому, что на меня обрушится нечто подобное.
Друзья из RAF привезли меня в другую, более просторную квартиру и посоветовали мне не выходить на улицу в течение следующих нескольких недель. Мой рост 6 футов 2 дюйма, большие глаза и высокие скулы говорили о том, что меня заметят, даже если я изменю свою внешность. Я коротко остригла свои длинные волосы, покрасила их в темно-коричневый цвет и научилась краситься.
И вот я здесь, без малейшего представления о том, что делать. Я только начала свою новую жизнь, а уже была ее пленницей.
Квартира использовалась в основном как мастерская по изготовлению фальшивых паспортов. Там я познакомилась с Манфредом Грашотом. Он всегда был дружелюбным и терпеливым, но в то же время замкнутым и отстраненным. Он скорбел по своей девушке Петре, которая была убита в июне. Во время масштабной охоты на членов RAF Петра Шельм попала на блокпост 15 июня 1971 года. Когда она начала стрелять, пытаясь убежать, ее застрелили полицейские.
Я как-то не могла заставить себя затронуть эту тему с ним. Я должен был научиться делать фальшивые «настоящие» документы. В комнате уже стоял большой чертежный стол для изготовления подделок, на нем были аккуратно разложены различные инструменты и материалы. Сверху лежала толстая пачка печатных форм с мастерами для официальных печатей нескольких городских, муниципальных и региональных властей Западной Германии. Имелся инструмент для удаления фотографий из паспортов, чтобы можно было вклеить новые с помощью акоблеровского дырокола. Имелись чернила разных оттенков и прозрачная пленка, на которой сначала печатался соответствующий штамп, а затем ставился на новую, замененную фотографию в документе, соответствующего размера. Требовалась большая практика, чтобы не испортить паспорт или водительское удостоверение.