Чтение онлайн

на главную

Жанры

Последние дни Сталина
Шрифт:

Еще через два дня советский боевой самолет сбил над Германией невооруженный британский бомбардировщик. Шесть из семи находившихся на борту членов экипажа погибли. А 15 марта два советских реактивных истребителя обстреляли самолет метеорологической разведки ВВС США. Инцидент произошел недалеко от полуострова Камчатка в северной части Тихого океана. Американцы открыли ответный огонь и ушли невредимыми.

Эти происшествия взбудоражили общественное мнение на Западе и вряд ли способствовали хорошему отношению к новым кремлевским лидерам. В течение нескольких дней с первых полос The New York Times не сходили статьи об инциденте, в которых цитировались официальные ноты с осуждением атаки на Ф-84; это «возмутительно», заявляли они, а американские дипломаты выразили «самый решительный протест» властям в Праге [354] . В передовицах следующих номеров газеты журналисты называли произошедшее «преступлением», отмечая, что «частота и разнузданность этих провокаций лишь нарастают» [355] . Британские официальные лица были раздражены не меньше. Глава внешнеполитического ведомства Энтони Иден, как раз находившийся с визитом в США, назвал атаку на британский самолет «варварской», а верховный комиссар по делам Германии сэр Ивон Киркпатрик осудил ее как «предумышленный и жестокий акт агрессии, повлекший

убийство британских пилотов». В передовице лондонской The Times нападения назвали «жестокими и не вызванными необходимостью», «хладнокровными» и «ничем не оправданными» [356] . На любые самолеты, грозившие нарушить советское воздушное пространство, Кремль реагировал с такой же воинственной бдительностью, какую демонстрировал Сталин. Все эти происшествия показывали, что новые руководители в Кремле не готовы начать движение в сторону перемен в отношениях с Западом. Как вскоре выяснится, это было ложное впечатление.

354

The New York Times. 1953. 11 марта. С. 1. Я признателен Ричарду Стеббинсу, автору книги The United States in World Affairs 1953 (New York: Council on Foreign Relations and Harper & Row, 1955), 114–116, за возможность воспользоваться его описанием этих происшествий.

355

Там же. 1953. 13 марта. С. 26.

356

The Times. 1953. 13 марта. С. 8; 14 марта. С. 6, 7.

К досаде Эйзенхауэра, первое приглашение к диалогу прозвучало именно из Москвы. 15 марта Маленков поразил Вашингтон, сделав собственное заявление, в котором говорилось, что Советский Союз верит в «политику… длительного сосуществования и мирного соревнования двух различных систем — капиталистической и социалистической… В настоящее время нет таких запутанных или нерешенных вопросов, которые нельзя было бы решить мирными средствами на базе взаимной договоренности заинтересованных стран. Это касается наших отношений со всеми государствами, включая Соединенные Штаты Америки» [357] . Хотя подобное заявление сделал и Маленков в речи на похоронах Сталина, в тот момент Запад не придал ему значения. Казалось, после смерти Сталина кремлевские лидеры были настроены снизить напряженность в отношениях с Западом.

357

Current Digest of the Soviet Press. 1953. 4 апреля. Т. 5. № 8. С. 5. Подобные высказывания приписываются и Берии. В разговоре с сыном он якобы заметил, что для того, чтобы сделать жизнь советских людей лучше, надо «положить конец противостоянию с внешним миром»; см. Sergo Beria, Beria, My Father: Inside Stalin's Kremlin (London: Gerald Duckworth & Co., 2001), 253.

Они не питали иллюзий относительно того, какой вклад внес лично Сталин в нагнетание угрозы тотального конфликта. Когда в августе 1949 года Советский Союз впервые провел испытания атомной бомбы, это разрушило монополию США на оружие массового уничтожения. Два месяца спустя коммунистические армии под руководством Мао Цзэдуна захватили Пекин и провозгласили создание Китайской Народной Республики, добавив к советскому блоку еще одного мощного партнера. Все это вселяло в Сталина уверенность в том, что расстановка сил на международной арене складывается в его пользу. Как он заявил китайским лидерам в октябре 1950 года, Соединенные Штаты «не готовы в настоящее время к большой войне», в том числе потому, что Германия и Япония еще недостаточно восстановились, чтобы в случае войны оказать Америке помощь. «Если война неизбежна, то пусть она будет теперь» [358] . В январе 1951 года по инициативе Кремля состоялось секретное совещание лидеров партий и министров обороны стран — участниц советского блока. Сталин, Молотов, Маленков и десятки советских маршалов и генералов были включены в состав совещания, чтобы заслушать доклады о состоянии вооруженных сил в странах-сателлитах и добиться принятия всеобъемлющей программы по значительному увеличению военной силы каждой страны в расчете на войну с США. Советские вооруженные силы в течение следующих двух лет также удвоились. Подстегиваемые войной в Корее, Соединенные Штаты схожим образом наращивали свою армию, значительно увеличив военный бюджет и удвоив размер вооруженных сил, доведя его до трех миллионов. Кроме того, 1 ноября 1952 года Соединенные Штаты провели испытание первой водородной бомбы. К этому времени военно-воздушные базы США расположились по периметру границ СССР, что позволяло наносить бомбовые удары по советской территории. У Кремля такой возможности не было. Как вспоминал Хрущев: «В дни перед смертью Сталина мы верили, что „Америка нападет на Советский Союз и мы вступим в войну“» [359] .

358

Цит. по: Marc Trachtenberg, A Constructed Peace: The Making of the European Settlement, 1945–1963 (Princeton: Princeton University Press, 1999), 95.

359

Nikita Khrushchev, Khrushchev Remembers: The Glasnost Tapes (Boston: Little Brown, 1990), 100–101.

Таков был мир, который Сталин оставлял своим наследникам. Он сомневался в их способности самостоятельно справиться с подобными кризисами, предупреждая их: «Когда меня не будет, американцы свернут вам шеи, как цыплятам» [360] . Но его приближенные оказались способнее, чем он ожидал. Выдвигая озвученное Маленковым предложение, Кремль рассчитывал переложить груз ответственности за напряженность в Европе и Азии на Соединенные Штаты. Теперь Эйзенхауэр сожалел о своей нерешительности и, разговаривая со своими помощниками, признавал, что «зря не выступил со своей речью раньше Маленкова» [361] .

360

Nikita Khrushchev, Khrushchev Remembers (1970), 392.

361

Rostow series, III, 62.

На следующий день президент встретился со своим помощником Эмметом Хьюзом. Хьюз показал Эйзенхауэру написанную для него речь об американо-советских отношениях, ту самую, от которой отказались всего несколько дней назад. Хотя Эйзенхауэру понравился текст, он поделился с Хьюзом своими сомнениями по поводу дальнейших действий. «Я устал, —

сказал он Хьюзу, — и думаю, все уже устали от постоянных советских упреков… Важно одно — что МЫ можем предложить миру? Что МЫ готовы сделать? Если мы не можем по пунктам изложить то, что предлагаем, тогда нам действительно нечего сказать. Сами по себе речи на Маленкова не произведут впечатления».

Эйзенхауэру требовались конкретные предложения, которые он мог бы сделать Кремлю. «Давайте просто выйдем — без задних мыслей, без скользких пропагандистских трюков — и скажем: вот то, что мы сделаем. Мы выведем свои войска отсюда и отсюда, если вы выведете свои… Мы хотим обратиться к народу России — если ее правительство даст нам достаточно времени — и мы сделаем все возможное, чтобы и они могли представить свою точку зрения». Президент хотел обратить особое внимание Кремля на то, насколько выиграли бы обе стороны от приостановки гонки вооружений. Реактивный истребитель «стоит три четверти миллиона долларов… больше, чем человек с годовым доходом в 10 тысяч может заработать за всю жизнь». Будет лучше, если обе страны сделают выбор в пользу разоружения, а огромные суммы, которые тратятся на оружие, будут направлены на производство «масла, хлеба, одежды, на строительство больниц, школ, на все то, что необходимо для достойной жизни».

Хотя Хьюз был полностью согласен, он напомнил Эйзенхауэру, что Госдепартамент будет возражать против любого предложения о выводе американских войск из Европы. Услышав это, Эйзенхауэр едва сдерживал свой гнев. «Если эти весьма искушенные джентльмены в Госдепартаменте, мистер Даллес и все его советники, не собираются говорить о мире серьезно, значит, я нахожусь не в той компании. Я просто не понимаю, зачем трачу на них свое время. Потому что, если нам нужно говорить о войне, то я знаю людей, с которыми стоит это обсуждать, и это не Госдепартамент. Теперь же мы либо прекратим валять дурака и сделаем серьезную заявку на мир, либо раз и навсегда забудем об этом» [362] . Но если Эйзенхауэр действительно собирался настаивать на «серьезной заявке на мир», как он выразился в разговоре с Хьюзом, то что именно он готов был предложить Москве?

362

Hughes, The Ordeal of Power, 103–105. См. также Deborah Welch Larson, Anatomy of Mistrust: US Soviet Relations During the Cold War (Ithaca: Cornell University Press, 1997), 43–44.

На состоявшейся спустя три дня пресс-конференции Эйзенхауэр первым делом огласил свой ответ Маленкову. «Как вам известно, Кремль выразил намерение искать пути к миру. Могу лишь сказать, что приветствую это намерение ровно настолько, насколько оно искренне. Существует прямая связь между реакцией на подобное предложение и искренностью, с которой оно сделано. Одно невозможно без другого… потому что целью администрации всегда будет поиск мира любыми честными и достойными средствами, и мы предпримем любые шаги, которые обещают продвинуть нас в этом направлении» [363] . Но такое расплывчатое заявление не подразумевало изменения политического курса. Эйзенхауэр по-прежнему находился в нерешительности.

363

Приводится в W. W. Rostow, Europe After Stalin: Eisenhower's Three Decisions of March 11, 1953 (Austin: University of Texas Press, 1982), 47.

За кулисами политической сцены он становился все более нетерпеливым по отношению к своим советникам. Как писал Джеймс Рестон, «последнее время в высших кругах продолжают ломать голову над тем, каково значение смерти Сталина» [364] . Эйзенхауэр признавал, что высказывания Маленкова «решительно расходились с заявлениями его предшественника» [365] . Он говорил о желании проверить, «действительно ли Советы меняют свои подходы и не появилась ли, наконец, возможность нащупать некий способ сосуществования» [366] . Интуиция подсказывала президенту, что, после того как Сталина не стало, «новое руководство России, независимо от того, насколько крепка его связь со сталинской эпохой, не будет беспрекословно следовать курсом покойного» [367] . Однако его ближайшие советники сами разошлись во мнениях. В отличие от Эйзенхауэра, Фостер Даллес не придавал значения риторике Маленкова, считая ее простым жонглированием словами. «Мы оценили эти выступления, — заявил Фостер Даллес на пресс-конференции 20 марта, — но нельзя сказать, что они нас сильно успокоили» [368] . В итоге возобладала его точка зрения.

364

The New York Times. 1953. 20 марта. С. 3. Генерал Эндрю Гудпастер, который с 1954 года работал в команде Эйзенхауэра, исполняя обязанности секретаря аппарата Белого дома и отвечая за связь с Министерством обороны, годы спустя вспоминал, что, насколько ему известно, «администрация испытывала изрядную растерянность, пытаясь понять, какое значение это [смерть Сталина] будет иметь с точки зрения интересов и возможных действий США»; в сборнике William B. Pickett (ed.), George F. Kennan and the Origins of Eisenhower's New Look: An Oral History of Project Solarium (Princeton Institute for International and Regional Studies, no. 1, 2004), 37.

365

Eisenhower, Mandate for Change, 148.

366

Цит. по: Leffler, For the Soul of Mankind, 105 (с заседания Совета национальной безопасности, состоявшегося 8 апреля 1953 г.).

367

Eisenhower, Mandate for Change, 144.

368

Цит. по: Townsend Hoopes, The Devil and John Foster Dulles (Boston: Atlantic Monthly Press, 1973), 171.

Пока администрация продолжала пребывать в нерешительности, Кремль сам перешел в «мирное наступление». Многие его составляющие — целый ряд жестов и существенных корректировок курса, идущих вразрез с политикой, которая ассоциировалась со Сталиным, — ошеломили западных государственных деятелей. По мнению The New York Times, это было «советское дипломатическое наступление, масштабное и стремительное… Дипломатические шаги в больших и малых вопросах [происходили] настолько быстро, что посольствам в Москве было трудно отследить их» [369] .

369

The New York Times. 1953. 3 апреля. С. 3.

Поделиться:
Популярные книги

Боги, пиво и дурак. Том 3

Горина Юлия Николаевна
3. Боги, пиво и дурак
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Боги, пиво и дурак. Том 3

Мымра!

Фад Диана
1. Мымрики
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Мымра!

Белые погоны

Лисина Александра
3. Гибрид
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
технофэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Белые погоны

Любовь Носорога

Зайцева Мария
Любовные романы:
современные любовные романы
9.11
рейтинг книги
Любовь Носорога

Я все еще граф. Книга IX

Дрейк Сириус
9. Дорогой барон!
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Я все еще граф. Книга IX

Делегат

Астахов Евгений Евгеньевич
6. Сопряжение
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
5.00
рейтинг книги
Делегат

Неудержимый. Книга XVI

Боярский Андрей
16. Неудержимый
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Неудержимый. Книга XVI

Чужая дочь

Зика Натаэль
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Чужая дочь

Ночь со зверем

Владимирова Анна
3. Оборотни-медведи
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.25
рейтинг книги
Ночь со зверем

Месть бывшему. Замуж за босса

Россиус Анна
3. Власть. Страсть. Любовь
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Месть бывшему. Замуж за босса

Совок – 3

Агарев Вадим
3. Совок
Фантастика:
фэнтези
детективная фантастика
попаданцы
7.92
рейтинг книги
Совок – 3

Титан империи 7

Артемов Александр Александрович
7. Титан Империи
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Титан империи 7

Измена. Он все еще любит!

Скай Рин
Любовные романы:
современные любовные романы
6.00
рейтинг книги
Измена. Он все еще любит!

Вечный Данж. Трилогия

Матисов Павел
Фантастика:
фэнтези
юмористическая фантастика
6.77
рейтинг книги
Вечный Данж. Трилогия