Последний полицейский
Шрифт:
Сосредоточься, детектив Пэлас! Спокойней.
Комната: узкий прямоугольник шесть на десять футов, без обстановки. Никакой мебели, кроме стальных шкафов для папок в три ярда. Свет немного мерцает – две длинные параллельные флуоресцентные трубки на пыльных подвесах. Потерпевшая привалилась к одному из шкафов – тому, который приоткрыт, – и умерла, стоя на коленях, запрокинув голову, открыв глаза. Предполагается, что она смотрела на убийцу, возможно, молила о пощаде.
Это я сделал. Подробности неизвестны, но это моя вина.
Спокойно,
Калверсон что-то тихо говорит Дотсету, тот кивает и хихикает. Макконнелл пишет в блокноте.
Брызги крови, вертикальный полумесяц на беленой стене за спиной у потерпевшей. Россыпь красных и розовых пятнышек в форме морской раковины. Калверсон и Дотсет рядом с ним опускаются на колени, бережно наклоняют вперед голову убитой и исследуют выходное отверстие. Пуля расколола тонкий фарфор черепа, вот здесь, между глазами, разорвала мозг и вырвалась наружу сзади. Так с виду. Фентон скажет наверняка. Я отворачиваюсь, смотрю в коридор. Трое сотрудников «Мерримака» теснятся в дальнем конце конторы, у входа в отдел. Они ловят мой взгляд, испуганно отступают, и я снова поворачиваюсь к кладовой.
– Ну вот, – рассуждает Калверсон. – Убийца входит отсюда. Жертва здесь…
Он встает, подходит ко мне – к дверям, и медленно возвращается к телу, соображая на ходу.
– Может, она искала что-то в шкафу? – спрашивает Макконнелл, и Калверсон кивает.
«Да, – не выдерживаю я, – да, она искала что-то в шкафу».
Дотсет прихлебывает кофе и удовлетворенно вздыхает. Калверсон продолжает:
– Убийца дает о себе знать, может быть, окликает ее. Жертва оборачивается.
Он играет роли за двоих. Поворачивает голову туда, сюда, повторяет, уточняя движения. Макконнелл все записывает, торопливо делает заметки в перекидном блокноте. Будущая великая сыщица.
– Убийца приближается, жертва отступает в угол… выстрел.
Калверсон, стоя в дверях, складывает пальцы пистолетиком и нажимает воображаемый курок, затем его палец повторяет траекторию пули через комнату, останавливаясь у самого входного отверстия, откуда настоящая пуля продолжила путь сквозь череп.
– Гм… – задумчиво произносит он.
Между тем Макконнелл заглядывает в шкаф.
– Пусто, – говорит она. – Вот с этой полки все вынесли.
Калверсон заглядывает проверить. Я остаюсь на месте.
– Так что решаем? – равнодушно интересуется Дотсет. – Старые обиды? Очередное «Торопись убить, пока сама не умерла»? Слыхали про парня, который повесился в своем бывшем классе?
– Слышал, – оглядывается на него Калверсон.
Я сосредотачиваюсь на жертве. Пулевое отверстие похоже на кратер в сфере черепа. Я хватаюсь за косяк, ловлю ртом воздух.
– Так вот, констебль, – начинает Калверсон, и Макконнелл отзывается:
– Да, сэр?
– Поговорите с этими клерками. – Он указывает большим пальцем в сторону конторы. – Затем обойдите все этажи здания, отсюда до самого низа.
– Да, сэр.
– Фью-фью-фью, –
– Это все, малыш, – говорит Калверсон, и, поскольку он теперь стоит на коленях, осматривая ковер на предмет выброшенных гильз, я не сразу понимаю, что он обо мне. – При нем неловко халтурить.
В моей голове проигрывается немое кино: женщина ищет папку, тонкие пальцы перебирают корешки, вдруг за спиной щелкает, открываясь, дверь. Она оборачивается, округляет глаза. Бум!
– Управляющего пропустите, Макконнелл. Того, кто нас вызвал. С ним я сам поговорю.
Калверсон листает свою книжечку, что-то в ней ищет.
– Гомперс, – подсказываю я.
– Да, Гомперс, – кивает он. – Ты со мной?
– Да… – Я, осекшись, стискиваю зубы. – Нет.
– Пэлас?
Мне плохо. Ужас выдавливает воздух из легких, словно я проглотил надутый шар. С ядовитым газом. Сердце колотится в ребра, как отчаявшийся пленник бьется в бетонную дверь камеры.
– Нет. Спасибо.
– Ты в порядке, сынок?
Дотсет сторонится, словно опасаясь, что меня вытошнит ему на ботинки. Макконнелл, обойдя тело Наоми сзади, проводит пальцами по стене.
– Вам надо… – Я провожу ладонью по лбу, обнаруживаю, что лоб мокрый. В раненой глазнице бьется пульс. – Надо спросить Гомперса, что за папки были в этом шкафу.
– Конечно, – соглашается Калверсон.
– Нам нужны копии всего, что пропало из шкафа.
– Обязательно.
– Надо узнать, что пропало.
– О, смотрите, – обращает наше внимание Макконнелл. Она нашла пулю.
Пока она выковыривает пулю из стены за затылком Наоми, я поворачиваюсь и сбегаю. Спотыкаясь, пробегаю по коридору, вываливаюсь на лестницу, сбегаю через две ступеньки, пинком распахиваю дверь на улицу, тяжело дышу.
Бум!
Все это, все… О чем я думал? Входишь в зеркальный лабиринт, гоняешься за уликами: ремень, записка, синяк, папка… одно за другим. Ты втягиваешься в игру с призраками, ты остаешься там, в зеркальном лабиринте, навсегда.
Я сижу за стойкой, потому что видеть не могу привычного столика. За ним мы обедали с Наоми Эддс. Она рассказывала мне о тайнах Питера Зелла, о его наркомании, о случайной мрачной шутке насчет самоубийства в «Макдоналдсе» на Мэйн-стрит.
Музыка, долетающая с кухни «Сомерсет», мне незнакома и не в моем вкусе. Ударные и электроника, множество пронзительных звуков, свиста, завываний.
Передо мной разложены тетрадки – шесть голубых прямоугольников в ряд. Как карты Таро. Я уже час пялюсь на их обложки без всякого интереса, не могу открыть, перечитать историю своего поражения. Зато от мыслей никуда не деться, факт за фактом волочатся через мозг, подобно угрюмым беженцам с узлами скарба на плечах.