Последний проблеск света
Шрифт:
— Ты не навредил своей лодыжке из-за всей этой активности, нет?
— Нет. Все просто прекрасно, — он глубоко выдыхает. Я чувствую, как воздух покидает его легкие.
Я сглатываю. Мои руки слегка поглаживали его спину, но теперь замирают.
— Да.
— Наверное, нам следует уехать завтра.
У меня сводит живот, хотя я знаю, что это правильно. Мы должны это сделать. Возможно, человеческая натура снова сводится к тому, что каждый сам за себя в погоне за выживанием, но оставаться
— Д-да.
Он поднимает голову и встречается со мной взглядом.
— В конце концов, придется уйти. Наши люди нуждаются в нас.
Он не говорит этого вслух, но я знаю, что он думает о Шэрил.
Его связь с ней всегда будет сильнее, чем его связь со мной. По веским причинам. Он знал и любил ее много лет.
Трэвис — мой попутчик и временный партнер для секса, но я не настолько глупа, чтобы ожидать чего-то другого.
Может, я и молода, но не глупа.
Место, в которое превратился этот мир, способно лишь вредить. И в конце концов ты теряешь людей, которых любишь.
Я снова пытаюсь улыбнуться.
— Приятно было побыть здесь, иметь возможность отдохнуть… но сейчас пора уходить.
Что-то меняется в выражении лица Трэвиса. Что-то, чему я не могу дать названия.
— Да. Пора идти.
В тот вечер на ужин я готовлю красную фасоль с рисом. Я нарезаю и обжариваю на гриле несколько консервированных сосисок, чтобы добавить к гарниру. Я не была уверена насчет этих сосисок, потому что мясо в банке — это «кот в мешке», но на самом деле они довольно вкусно сочетаются с фасолью и рисом, и Трэвис несколько раз за едой говорит, как ему это нравится.
Псу это тоже нравится. Он получает несколько кусочков сосисок.
Когда мы прибрались, я выпускаю пса и сажусь на заднюю ступеньку, пока он убегает в лес. Вечер кажется приятным. Воздух не очень густой и не слишком горячий.
Есть одно место за деревьями, откуда я могу видеть закат.
Трэвис выходит, чтобы присоединиться ко мне с остатками своей бутылки пива, и молча садится рядом. Он кладет предплечья на бедра, слегка наклоняясь вперед, чтобы увидеть, как солнце садится на небе.
Интересно, испытывает ли он те же тяжелые и душераздирающие чувства, что и я?
Мне действительно понравилось это место, и завтра мы должны его покинуть.
— Фиолетовым будет, — говорит Трэвис после нескольких минут молчания.
Я оглядываюсь и вижу, что его глаза устремлены в небо.
Он прав. Закаты после падения астероида стали странными. Дымка в небе меняет их внешний вид, цвет. Какое-то время цвета там вообще не было. Ничего, кроме тусклой серости. Но цвет вернулся примерно в прошлом году, уже не такой яркий, как раньше, и обычно преобладает один
Сегодня вечером цвет темно-фиолетовый.
Мы наблюдаем, как бледно-голубоватое небо превращается в пурпурное, с краем светло-оранжевого цвета прямо вокруг солнечного шара. Окружающие горы и деревья загораживают нижнюю часть горизонта, но это все равно настоящий закат.
Это прекрасно. И странно грустно. Смотреть, как последний проблеск света окрашивается в пурпур. Наблюдать, как затуманенная яркость солнца медленно угасает по мере того, как оно опускается к горизонту.
Оставляя нас во тьме.
Но только после финального спектакля. Последнее слово солнца миру. Безошибочное доказательство его идентичности — его существования — даже когда оно исчезает.
Через несколько минут стеснение в груди и горле становится болезненным. Я протягиваю руку и нахожу ладонь Трэвиса на ступеньке между нами.
Он переплетает свои пальцы с моими и нежно сжимает. Мы держимся за руки, пока солнце не опускается за деревья.
Когда солнце снова взойдет, все будет по-другому.
Эта интимная передышка закончится.
Нам снова придется войти в избитый мир.
Уже темнеет, когда пес возвращается из леса. Он подбегает и обнюхивает Трэвиса, затем подходит ко мне и пытается протиснуться между моих ног, чтобы уткнуться носом мне в лицо.
Я освобождаю для него место, скользя ладонями вверх и вниз по его мягкой спине. Вчера мы смогли по-настоящему помыть его, так что сейчас он чистый. Его порезы заживают.
Комок в горле угрожает задушить меня, пока я позволяю животному уткнуться в меня носом. У него теплое тело. Прохладный, влажный нос. И собачье дыхание.
Он привязался к нам. Теперь он любит нас.
Он думает, что мы его люди.
Я издаю негромкий гортанный звук, пытаясь сдержать нарастающие эмоции.
— Мне так жаль, Лейн, — Трэвис протягивает руку, чтобы почесать собаке шею.
Он этого не говорит, но он не думает, что пес должен идти с нами. Я знаю все причины, которые он мог бы мне привести, и все они веские.
У людей больше нет домашних животных. Не в этом мире. Еда должна использоваться для того, чтобы накормить людей.
А не собак.
И пес снова и снова подвергался бы опасности в дороге с нами.
Четыре года назад я никогда бы не поняла такого решения, но сейчас я понимаю это.
Отчаяние меняет людей. Оно отнимает много хорошего в этом мире.
Я с трудом сглатываю, и мне приходится сглотнуть еще раз, прежде чем я могу заговорить. Я не знала наверняка, но мне не следовало надеяться ни на что другое.
— Я знаю, — я утыкаюсь лицом в шею пса и несколько раз дрожу, но, выпрямляясь, сохраняю самообладание.