Последний верблюд умер в полдень
Шрифт:
Возникший у меня в голове мысленный образ жалкого, сломленного горем старика-отца перед лицом реальности разлетелся вдребезги. Лорд Блэктауэр — ясно, что это был именно он — оказался массивным грубым созданием с мускулатурой борца и гривой жёстких рыжеватых волос. Тут и там отмечались проблески седины, напоминавшие отсвет заходящего солнца. Он мог показаться слишком молодым и энергичным для того, чтобы быть дедушкой тридцатилетнего мужчины, пока не бросали взгляд на его лицо. Подобно выжженной земле, оно было глубоко изрезано морщинами — следами неистовых страстей и опасных привычек.
Внезапность появления и некая животная абсолютность
— Мадам! Я прошу вас принять мои извинения за подобное вторжение. Позвольте представиться. Фрэнклин, виконт Блэктауэр. Имею ли я честь беседовать с миссис Рэдклифф Эмерсон?
— Э-э… да, — ответила я.
— Миссис Эмерсон! — Улыбка не изменила его взгляд, оставшийся холодным и непроницаемым, как персидская бирюза[19]. — Я уже давно с нетерпением ожидал радости встречи с вами.
Тяжеловесно печатая шаг, он протянул руку. Я подала ему свою, готовясь к тому, что кости будут раздроблены. Вместо этого он поднял мои пальцы к губам и запечатлел на руке громкий, продолжительный, влажный поцелуй.
— М-м, да, — пробормотал он. — Фотографии совершенно не воздают вам должное, миссис Эмерсон. — Я продолжала ожидать возражений Эмерсона против продолжающихся длительных церемоний, бормотания и поцелуев. Комментариев, однако, не последовало, поэтому я отняла руку и пригласила лорда Блэктауэра сесть на стул. Проигнорировав мои слова, он рухнул на диван рядом со мной, с глухим стуком, от которого у меня всё затряслось. Со стороны Эмерсона по-прежнему не было никакой реакции, равно как и со стороны мистера Фортрайта, который спрятался в кресле, где пребывал, когда его дед ворвался к нам.
— Могу ли я предложить вам чашку чая или стакан бренди, лорд Блэктауэр? — спросила я.
— Вы — воплощение доброты, сударыня, но я и так позволил себе чрезмерно злоупотребить добротой вашего характера. Позвольте мне только объяснить, почему я рискнул так бесцеремонно ворваться сюда, после чего я удалюсь — равно как и мой внук, чьё присутствие является причиной, если не оправданием, моего хамства. — Он даже не взглянул на мистера Фортрайта, но продолжил после незначительной паузы: — Я намеревался обратиться к вам и вашему уважаемому мужу надлежащим образом. Однако сегодня я случайно узнал, что мой внук взял на себя смелость опередить меня, и был вынужден действовать быстро. Миссис Эмерсон… — Он наклонился ко мне и положил руку на моё колено. — Миссис Эмерсон! Мой сын жив! Найдите его! Верните мне его!
Рука была тяжёлой, как камень, и холодной, как лёд. Я уставилась на вены, извивающиеся под кожей, как жирные синие черви, и пучки серовато-рыжих волос на пальцах. И по-прежнему никаких возражений от Эмерсона! Совершенно необъяснимо!
Лишь материнское сочувствие родителю, обезумевшему от потери любимого ребёнка, не давало мне сбросить его руку.
— Лорд Блэктауэр… — начала я.
— Я знаю, что вы собираетесь сказать. — Его пальцы сжались. — Вы мне не верите. Реджинальд, вероятно, говорил вам, что я — слабоумный старик, цепляющийся за невозможную надежду. Но у меня есть доказательство, миссис Эмерсон — сообщение от моего сына, содержащее сведения, которые мог знать только он. Я получил это письмо несколько дней назад. Найдите его — и всё, о чём вы попросите меня, будет вашим. Я не буду оскорблять вас, предлагая деньги…
— Это было бы пустой тратой времени, — холодно заметила я.
Он продолжал, как будто бы я и слова не сказала:
— … однако я посчитал бы за честь финансировать ваши будущие экспедиции в любом размере, каком вы бы могли пожелать. Или высокая археологическая должность для вашего мужа. Или рыцарское звание. Леди Эмерсон, а?
Произношение было грубым, а манера разговора — не говоря уже о руке — невыносимо фамильярной. Впрочем, жену это не оскорбило. Но Эмерсон предположил, что оскорбляют его, и это вернуло ему дар речи.
— Вы понапрасну тратите время, лорд Блэктауэр. Я не покупаю почести и никому не позволю приобретать их для меня.
Старик громогласно расхохотался.
— Я просто думал, чем бы расшевелить вас, профессор. Каждый человек имеет свою цену, вам это известно. Но вы — да, буду к вам справедлив; вас не тронет ничто из того, что я только что предлагал. Однако у меня есть кое-что получше. Вот, взгляните-ка.
И, засунув руку в карман, он вынул конверт. Я одёрнула юбки. Казалось, я до сих пор чувствовала его руку, обжигавшую меня холодом.
Эмерсон взял конверт. Тот не был запечатан. Затем Эмерсон вытянул — так же бережно, как если бы прикасался к хрупким древностям — из конверта нечто длинное, узкое и плоское. Кремового цвета. Слишком толстое, чтобы быть обыкновенной бумагой, но покрытое строчками. Слов мне разобрать не удалось.
Несколько минут Эмерсон изучал это в полной тишине. Затем поджал губы.
— Откровенно наглая и неубедительная подделка.
— Подделка? Но ведь это же папирус, не так ли?
— Это папирус, — признал Эмерсон. — Пожелтевший и достаточно ломкий, чтобы быть древнеегипетского происхождения. Но то, что написано, не относится ни к древности, ни к Египту. Что это ещё за чушь?
Старик оскалил зубы, напоминавшие своим цветом папирус.
— Прочтите это, профессор. Прочтите сообщение вслух.
— Ладно, — пожал плечами Эмерсон. — «Старому льву от молодого льва — приветствие. Твои сын и дочь живы, но не долго, если вскоре не придёт помощь. Кровь взывает к крови, старый лев, но если этот зов недостаточно силён, ищи сокровища прошлого в этом месте, где я жду тебя». Из всех ребяческих…
— Детских, да — началось, ещё когда он был мальчиком и зачитывался историями, полными романтики и приключений. Это стало своего рода личным кодом. Больше он никому так не писал, и ни один из живущих на земле не знал об этом. И не знал, что сын называл меня «старым львом». — Именно так он и выглядел в тот миг: усталый старый лев с обвисшими щеками и глазами, затонувшими в морщинистых глубинах.
— И всё равно это подделка, — упрямо сказал Эмерсон. — Более искусная, нежели я предположил вначале, но, тем не менее, несомненная подделка.
— Извини, Эмерсон, но ты упустил самое важное, — вставила я. Эмерсон с негодованием обернулся ко мне, но я продолжала: — Предположим, что автор этого письма — действительно мистер Уиллоби Форт, и все эти годы он где-то находился в плену, или не мог вернуться по какой-то иной причине. Предположим также, что некая отважная пара… вернее, некие отважные искатели приключений готовы броситься ему на помощь. Но где им вести розыск? Человеку, нуждающемуся в помощи, следовало, по меньшей мере, дать указания.