Последняя мистификация Пушкина
Шрифт:
Выздоровевшего поручика Барона Де-Геккерена числить налицо, которого по случаю женитьбы его не наряжать ни в какую должность до 18 сего генваря, т. е. в продолжение 15 дней»[332].
Свадьба Дантеса приобретала все более реальные очертания.
Вечером Пушкин с женой, вероятно, были на балу у Мятлевых, но ничем особенным не выделились. Во всяком случае, С.Н.Карамзина не обратила на них внимание. Она увлеченно разглядывала стены Мятлева – поэта и камергера:
Танцевальный зал (у них) так великолепен по размерам
Вот как следовало бы жить Пушкину – писать уморительные стихи, служить в министерстве финансов действительным статским советником и широко принимать гостей! Тем более, что и связь родственная прослеживалась. Поэт писал: «Род мой один из самых старинных дворянских. Мы происходим от прусского выходца Радши или Рачи, человека знатного (мужа честна, говорит летописец) …От него произошли Пушкины, Мусины-Пушкины, Бобрищевы-Пушкины, Бутурлины, Мятлевы, Поводовы и другие»[334]. Правда, и тут не обошлось без злой иронии Вяземского:
Приезжай непременно. Право будет весело. …К тому же Мятлев
Любезный родственник, поэт и камер-гер,
А ты ему родня, поэт и камер-юнкер.
Мы выпьем у него Шампанского на клункер,
И будут нам стихи на матерный манер[335].
4 января, в понедельник, вечером, Дантес и Екатерина вновь появились среди друзей поэта, всем видом демонстрируя удовлетворение своим новым положением. С.Н.Карамзина писала:
мы с Александром ...еще застали у Катрин (Е.Н.Мещерской) Тургенева, Виельгорского ...Валуевых и Дантеса со своей невестой...[336].
Впрочем, Тургенев оставил появление жениха и невесты без внимания: «Кончил вечер у к. Мещ-Кар.»[337] - только и черкнул он в дневнике. Видно, свадьба кавалергарда его больше не занимала.
5 января, во вторник, Пушкин написал важное письмо зятю Н.И.Павлищеву о дальнейшей судьбе родового имения:
Пускай Михайловское будет продаваться. Если за него дадут хорошую цену, вам же будет лучше. Я посмотрю, в состоянии ли буду оставить его за собою.
Строки эти дошли до нас в пересказе Павлищева, и воспринимаются большинством исследователей как доказательство, что поэт готов был отказаться от Михайловского, то есть остаться в Петербурге и продолжить свое придворное мытарство. При этом обычно опускается концовка фразы со слов «Я посмотрю…», говорящая скорее об обратном желании поэта. Сюда же подверстывается письмо Ольги Сергеевны от 3 февраля 1837, которое она написала отцу, еще не зная о смерти брата:
Александр все же прислал письмо моему мужу, содержащее всего несколько строк, набросанных второпях.[338]
Складывается впечатление, что Пушкин уже как бы не интересовался судьбой Михайловского, допуская небрежность при обсуждении
Вместе с письмом Пушкин послал в Варшаву сестре четвертый номер «Современника». Ольга Сергеевна писала отцу:
Видно, что он очень занят своими делами и в плохом настроении, 4-й том его журнала украшен его произведением «Капитанская дочка». Я уже давно не читала ничего по-русски столь интересного»[339].
Сестра чувствовала, что брат находится на грани срыва. Конечно, она, как и многие другие, связывала это с дуэльной историей. З марта, говоря о смерти брата, она вспоминала:
будучи в курсе всех обстоятельств, которые привели к этой дуэли, я ожидала какого-нибудь взрыва. Мне никто не писал из Петербурга, но тех писем, которые получали князья Козловской, Волхонской, гг. Кайсаров, Крузенштерн, Очкин, было достаточно, чтобы здесь распространились все те слухи, которые ходили в Петербурге по поводу замужества м-ль Гончаровой.[340]
Ольга Сергеевна догадывалась, что с братом происходили важные изменения, поэтому она с такой болью и жадность восприняла весть о человеке, который мог подтвердить или опровергнуть ее подозрения. 17 марта она сообщила отцу:
Вревский только что написал мужу, что жена его все дни находилась подле Александра, но письмо его так коротко, что он не сообщает даже, вернулась ли она в деревню (в Тригорское – А.Л.) …«Она находит, что он счастлив, что избавлен тех душевных страданий, которые так ужасно его мучили последнее время его существования»[341] - и ничего к этому не прибавляет.[342]
Загадка Е.Н.Вревской требует отдельного обсуждения. Здесь же важно заметить: страшный вывод – «он счастлив, что избавлен тех душевных страданий» - не вызвал у сестры никакого протеста. Более того, он как бы перекликался с внешне нейтральным замечанием из ее письма: «он (Пушкин - А.Л.) очень занят своими делами и в плохом настроении».
Вполне вероятно, что в тот день, 5 января, когда поэт писал письмо сестре, его посетил Д.Е.Келлер, ранее приглашенный поэтом у Мейендорфа. Странной была эта встреча. Историк вспоминал:
Недели за три до смерти историографа Пушкина был я по его приглашению у него. Он много говорил со мной об Истории Петра Великого. ...Александр Сергеевич на вопрос мой, скоро ли мы будем иметь удовольствие прочесть произведение его о Петре, отвечал: «Я до сих пор ничего еще не написал, занимался единственно собиранием материалов: хочу составить себе идею обо всем труде, потом напишу историю Петра в год или в течение полугода и стану исправлять по документам»[343].