Последняя мистификация Пушкина
Шрифт:
И, наконец, существовала четвертая причина, которая возникла после новогоднего подарка Николая. Пушкин вдруг понял, что, используя скандал с Геккернами, он сможет вырваться из Петербурга. Царь, исполняя закон, должен был отправить поэта в отставку!
Между тем, Геккерны не ограничили свои усилия отправкой письма к Пушкину. Вечером они нанесли свадебный визит Вяземским, где, скорей всего, попросили помощи у друзей поэта. Тургенев записал:
к. Вяз. С ним; там молодые...[372].
Но и на этом Геккерны не успокоились. Они решили усмирить Пушкина с помощью старшего поколения родственников. По их просьбе,
Появление этого лица в дуэльной истории полно двусмысленности и вызывает противоречивые чувства! И понятно - ведь Идалия Полетика была внебрачной дочерью графа! Вот такое, на первый взгляд, странное сближение! К тому же, существует «свидетельство» Вяземского о «заговоре красных»[373] - то есть кавалергардов - к числу которых принадлежал и муж Полетики? Но князь мог и соврать. Впрочем, у всех этих загадок было и самое простое объяснение: дуэльная история возникла и развивалась как внутрисемейный конфликт, и завершать ее должны были родственники.
Следуя этой логике, на следующий день, 14 января Строганов устроил специальный прием в честь молодоженов с приглашением друзей и родственников. В итоге Александр Карамзин сообщил брату радостную весть:
у старика Строганова (1е рere assis[374]) свадебный обед с отличными винами. Таким образом кончился сей роман a la Balzac к большой досаде С.-Петербургских сплетников и сплетниц[375].
Стало быть, Пушкин не сопротивлялся акции графа?! Можно сказать, круг удивительным образом замкнулся - от «подстроенной» встречи у Полетики до «подстроенного» приема у ее отца! На самом деле, ни первая, ни тем более вторая встреча не были ловушками. Наталья Николаевна и Пушкин знали, куда и зачем они едут. Поэт, подготовившись к худшему, вел себя сдержанно, не давая повода для откровенных разговоров. Прием, вероятно, так и прошел, внешне напоминая шахматную партию – без скандала, с заранее продуманными ходами, спокойно, но с внутренним напряжением, которое выплеснулось наружу лишь однажды, когда партия уже была сведена к вполне предсказуемой ничьей, а зрители разошлись, удовлетворенные корректно проведенной встречей.
Пушкин не был бы Пушкиным, если бы на выходе, не дал понять противнику, что его затея провалилась. Данзас вспоминал:
На свадебном обеде, данном графом Строгановым в честь новобрачных, Пушкин присутствовал, не зная настоящей цели этого обеда, заключавшейся в условленном заранее некоторыми лицами примирении его с Дантесом. Примирение это, однако же, не состоялось, и, когда после обеда барон Геккерн, отец, подойдя к Пушкину, сказал ему, что теперь, когда поведение его сына совершенно объяснилось, он, вероятно, забудет все прошлое и изменит настоящие отношения свои к нему на более родственные, Пушкин отвечал сухо, что, невзирая на родство, он не желает иметь никаких отношений между его домом и г. Дантесом[376].
Данзас на приеме не был и, конечно, пользовался чужими наблюдениями. Не трудно догадаться кого - главного «комментатора» дуэльной истории – князя Вяземского. Сам же князь выражался по этому поводу еще красноречивее. В письме к великому князю Михаилу Павловичу он писал:
Пушкин ...объявил самым положительным
Правда, Вяземский не оговорился, когда и при каких обстоятельствах эти слова были произнесены? Одно дело – при посторонних, другое – в родственном кругу. В первом случае – скандал неизбежен, во втором – многое еще можно исправить. Вяземского устраивал лишь первый вариант. Ему важно было оправдаться тем, что ситуация вышла из-под контроля, и вмешательство друзей ничего не изменило бы. На самом деле, друзья, как раз, и составляли ближний круг, внутри которого развивалась трагедия.
Вечером, того же дня состоялся бал у французского посла Баранта. Вяземский, без всякого смущения, с легкость светского сплетника сообщал своей «незабудке» - Мусиной-Пушкиной, что
мадам Геккерн имела счастливый вид, который ее молодил на десять лет, а ее супруг был очень весел и много танцевал[378].
Даже Тургенев, не упуская из виду Пушкиных, больше был озабочен положением своей персоны:
14 генваря ...Бал у французского посла. Прелесть и роскошь туалетов. Пушкина и сестры ее, сватовство…Опять от меня многие отворачивались, но и я от многих[379].
Между тем, поэт продолжал переживать события, происшедшие на обеде у Строганова. Тяжелым мыслям мешали звуки беззаботного светского веселья. Накапливалось раздражение. Наконец, эмоции возобладали, и он выплеснул их на Екатерину. Дантес писал в оправдательной записке к председателю суда полковнику Бреверну:
Это случилось у французского посланника за ужином ...Он (Пушкин) воспользовался моментом, когда я отошел, чтобы подойти к моей жене и предложить ей выпить за его здоровье. После отказа он повторил то же самое предложение, ответ был тот же. Тогда он, разъяренный, удалился, говоря ей: «Берегитесь, я Вам принесу несчастье»[380].
Большую часть этого эпизода Дантес, думается, сочинил, но одно несомненно – неудовлетворенный своей двусмысленной ролью на приеме у Строганова, Пушкин должен был попытаться каким-то образом внести большую ясность в отношения с противником. Довольно жестко повела себя и Екатерина. Поэт желал объясниться, но делал это несколько нервно и иронично, а, встретив со стороны свояченицы холодный отпор, взорвался и высказал мысль, которая особенно остро волновала его.
Кроме того, Дантес приводил и другие свидетельства странного поведения поэта, рассказанные Екатериной уже после смерти Пушкина:
Господин полковник! Я только что узнал от моей жены, что при madame Валуевой в салоне ее матери он говорил следующее: «Берегитесь, Вы знаете, что я зол и что я кончаю всегда тем, что приношу несчастье, когда хочу». Она также только что мне рассказала о двух подробностях, которых я не знал…
Со дня моей женитьбы каждый раз, когда он видел мою жену в обществе madame Пушкиной, он садился рядом с ней и на замечание относительно этого, которое она ему однажды сделала, ответил: «Это для того, чтобы видеть, каковы вы вместе и каковы у вас лица, когда вы разговариваете»». Моя жена, зная мое мнение об этом человеке, не посмела тогда повторить разговор, боясь истории между нами обоими[381].