Последняя надежда
Шрифт:
– Не знаю, сколько это продлится, – говорит он мне. – Так что лучше разрезать змею на куски и поджарить, пока можно.
– Звучит неплохо, – говорю я, и к своему удивлению, это действительно звучит неплохо.
Думаю, два батончика гранолы за столько дней – это то, что мне нужно, чтобы насладиться идеей попробовать съесть змею.
– Хочешь, я ее порежу?
– Нож у меня, – говорит он, и резко встает. – Просто следи за огнем, а я разберусь.
Я подкармливаю костер ветками и сухими листьями, а он режет змею, насаживая ее на ветки. Мы нарезаем еще больше, чтобы
Ясно, он избегает меня. Также понятно, Мендоза не собирается раздеваться. Вернувшись, он ополаскивает руки у стока у входа в пещеру и проверяет листья.
– Они еще не совсем высохли.
– Тогда посиди со мной, – я похлопываю по каменному полу рядом с собой. – Пожалуйста.
Он так и делает, внимательно глядя на огонь.
– У нас есть несколько минут до того, как еда будет готова, – говорю я ему. – Ты не хочешь снять мокрую одежду? – поскольку это звучит ужасно глупо, быстро добавляю. – Она высохнет быстрее, и тебе будет теплее.
Он качает головой.
– Все в порядке.
Я вздыхаю и подхожу к нему.
– Мы можем быть практичными? Дело не в сексе. Речь идет о том, чтобы оставаться сухими. Я весь день была в грязи и жуках, и собираюсь съесть змею. Целую вечность не видела расчески. Никогда в жизни не чувствовала себя менее сексуальной. Но знаю, без мокрой одежды мне теплее, и тебе тоже. А так как у нас нет одеял, ты мой самый большой источник тепла, ясно?
Не обращая на меня внимания, Раф подбрасывает в огонь еще одну ветку.
Не могу поверить, что мне приходится убеждать парня раздеться со мной.
– Я знаю, ты девственник. Знаю, что у тебя огромный член. Обещаю тебе, я не буду странной ни по одному из поводов, хорошо? Какова бы ни была причина твоего безбрачия, я уважаю ее. Не собираюсь с тобой связываться. Обещаю.
Слышу ответ от него. Удивительно.
– Ты думаешь, я хочу хранить целибат?
Теперь моя очередь задуматься.
– А зачем еще тебе быть девственником?
Но потом вспоминаю сегодняшний день, когда он скользнул пальцами внутрь меня и потерся членом. О, мои трусики. В его теле нет стыда, будто он делал что-то запретное. Был голод, темный и сильный.
Голод, который был в его глазах прямо сейчас.
– Ты не понимаешь, – говорит он низким рычанием.
– Попытайся.
– Я убил женщину во время секса.
Я моргаю.
– Как?
Он кривит губы в ответ на мой глупый вопрос.
– А ты как думаешь?
– Удушье? Имею в виду, некоторым это нравится, но...
Может, он задушил ее своим членом? Если и был кто-то, кто мог задушить девушку до смерти, то это он.
Он резко качает головой, глядя в огонь.
– Нет. Ты не поняла. Я попытался засунуть в нее свой член, и она умерла. Конец истории.
Меня это немного пугает. В смысле, его член большой, но я не знала, что он убийственно большой. Не могу удержаться и снова смотрю на его штаны. Не думаю, что у него эрекция, но он
– И это был твой единственный раз? – тихо спрашиваю я.
Он потирает небритый подбородок, пристально глядя на меня.
– У тебя когда-нибудь был секс, который бы не заканчивался? Что-нибудь в этом роде?
Раф смотрит на меня, и его взгляд скользит по моему почти обнаженному телу. Наверное, он думает о сегодняшнем утре, когда я оседлала его руку и выкрикнула его имя.
Это был единственный раз, когда кто-то прикасался к нему сексуально и не сходил с ума? Не знаю, что делать с этой информацией. Чем больше я вижу чудовищный член Мендозы, очерченный в его штанах, тем больше привыкаю к нему. Он огромный. Страшно огромный, и не в сексуальном смысле. Думаю, большинство королевских размеров даже немного встревожились бы при виде этого.
Но я также сочувствую парню. Он сексуальный и мускулистый, и большинство девушек отдали бы правую руку, чтобы прикоснуться к нему. Тот факт, что у него никогда не было сексуального контакта, кроме как этим утром.
Это заставляет меня хотеть дать ему больше. Меня влечет к нему, несмотря на наше затруднительное положение, и мне хочется показать ему, что секс может быть хорошим, даже если у него нет члена внутри девушки.
Поэтому я придвигаюсь к нему поближе, кладу руку на пуговицы его рубашки и медленно расстегиваю их здоровой рукой.
Он замирает. Его дыхание в горле становится скрипучим и жестким.
– Ава, не...
– Ш-ш-ш,– говорю я ему. – Мы должны снять с тебя эти холодные мокрые вещи.
Я бы хотела, чтобы моя рука не болела, и я могла сделать это сексуальнее. А пока ему придется довольствоваться тем, что я буду возиться с его одеждой. Мне удается освободить кусочек кожи, а потом я сдаюсь.
– Сделай одолжение, сними рубашку, – прошу я, поднимая больную руку, – это работает против меня.
– Что ты собираешься делать? – спрашивает он.
– Разденься, чтобы обсохнуть, – говорю я. – Тогда я собираюсь потереться о тебя и потрогать, если ты не против, – я наклоняюсь. – Я бы вызвалась поцеловать тебя, но вероятно, мое дыхание не мятное.
– Мне плевать, – говорит он, глядя на мой рот.
Снова голодный напряженный взгляд. Будто он умрет, если не съест меня живьем.
Я вздрагиваю, чувствуя, как мои соски отвечают и становятся твердыми. Мой пульс тоже бьется между ног.
– Тогда я поцелую тебя, если ты снимешь рубашку, – говорю я ему.
На мгновение я задумываюсь, собирается ли он ее снять, но он не колеблется. Она падает на пол мокрой промокшей кучей.
Теперь я любуюсь на мужскую красоту Мендозы. У него есть несколько шрамов здесь и там, среди его мышц. У него редкие волосы на груди, а кожа темного, насыщенного, тепло-коричневого цвета, что говорит о долгих днях на солнце и его латиноамериканском происхождении. Он также невероятно великолепен, несколько татуировок на его руках прерывают идеальную скульптуру. Возле его пупка есть счастливый след, который исчезает в штанах, и я зачарованно провожу по нему пальцем.