Последняя надежда
Шрифт:
– Как ты относишься к ужину со змеей?
Наверное, так же, как я отношусь к джунглям. Но у меня желудок урчит, напоминая, что у нас нет другой еды. Поэтому я смотрю на змею.
– Она действительно чертовски большая.
– Да, – гордо отвечает он. – Чуть не потерял, – он показывает на повязку. – Это, бл*дь, мое зрение. – Раф ухмыляется, жестом указывая за спину. – Видела бы ты, что я еще нашел.
– Если это еще одна змея, то ты должен простить меня, если я закричу и не покажусь взволнованной, – говорю я, следуя за ним.
Он
– Нет, это тебе понравится.
Я отступаю в сторону, когда Раф перекидывает обезглавленную змею через плечо.
– После вас.
Он делает шаг вперед, указывая своим теперь уже грязным ножом.
– Надеялся, что все окажется именно так, как я думал, и оказался прав.
Он пробирается сквозь подлесок к небольшому утесу, над которым нависают корни деревьев и наполовину обнаженные скалы. Впереди пролом в стене скалы.
Пещера.
Я задыхаюсь.
– Пожалуйста, скажи мне, что там нет львов, тигров и медведей.
– Насколько могу судить, нет, но если ты подержишь несколько вещей, я проверю еще раз.
Он протягивает мне змею.
Я смотрю на него, потом на змею, и осторожно беру ее в руку.
– Тебе повезло, что в этих джунглях я уже имела дело с большим питоном, – поддразниваю я его.
Когда я начинаю нервничать, то снова принимаюсь шутить, и кажется, Рафу достанется от моего юмора.
Он бросает на меня странный взгляд и вручает мне мешок с дровами и одеждой, исчезая в пещере.
«Так держать, Ава», – говорю я себе. – «Просто не можешь удержаться от дурацких шуток, да?»
Я вздыхаю от своего неподобающего юмора, держа змею, но она такая большая, что у меня болит рука. Как, черт возьми, он убил это крошечным ножом? Мендоза крутой парень. То, что он нашел мне ужин и пещеру, делает его в десять раз сексуальнее, чем, если бы он был самым великолепным, самым восхитительным парнем во Вселенной. Если он сможет приготовить это для меня, я с радостью покажу свою признательность с небольшим шиком.
С другой стороны, наверное, я бы снова с ним связалась. Прошлый раз был довольно напряженным. Я сжимаю бедра при воспоминании о нем, и о его пальцах внутри меня. Если бы дождь не был таким ужасным...
– Здесь безопасно, – кричит Мендоза, выбегая ко мне.
Он берет змею у меня из рук, и я замечаю, что он тоже тронут моими предыдущими словами. Годзилла дает знать о своем присутствии.
Конечно, так и есть. Я такая дура, что дразню девственника. Следуя за Мендозой в пещеру, чувствую себя виноватой.
В интерьере нечем описать наш временный дом. Пещера около двадцати футов глубиной и не такая уж широкая. В ней много мусора и сухих листьев, но она достаточно велика, чтобы мы вдвоем могли прилечь внутри, и сухая от бесконечного дождя снаружи, что автоматически делает ее выигрышной.
Мендоза указывает на груды листьев по краям крошечной пещеры.
– Мы можем собрать их и использовать,
Не говорю, что в джунглях все промокло. Это очевидно. Если он собирает листья, может, у него есть план, как их высушить.
«Трут. Никаких скорпионов. Проверять».
Мужчина бросает мертвую змею у входа и исчезает в джунглях. Развернув вязанку дров, я проверяю ее. Немного сыровато, но надеюсь, пригодится. Я сосредотачиваюсь на том, чтобы воткнуть свою трость во все кучи листьев, и убедившись в том, что нет никаких ползучих тварей, сгребаю их в кучу у стены пещеры.
Раф приносит массивные пальмовые листья и длинные папоротники, складывая их перед входом в пещеру, в то время как дождь просто льет и льет. Подойдя к одной из секций пещеры, он очищает дерево от коры дерево, покрывает его трутом и начинает бить ножом по камню.
– Работает в кино, – отвечает он.
Не могу понять, шутит он или нет.
Наблюдаю за ним несколько минут, но с заходом солнца становится все холоднее и холоднее, и я дрожу в своей одежде. Это совсем не согревает меня. На самом деле, мне было бы теплее без нее. Пока он пытается разжечь огонь, я снимаю с себя одежду. Так как идет дождь, жуков нет, и грязь давно смыта. Снимаю куртку и футболку, потом брюки и ботинки. Раздеваться одной рукой занимает больше времени, но боюсь использовать ушибленное запястье, хотя Раф убежден, что ничего не сломано. Не важно, что оно не сломано, все равно болит, как черт. Я в трусиках и лифчике, и хотя мне холодно, мокрая одежда тепла не добавляет.
– Понял, – тихо говорит Раф, берет связку трута и начинает дуть на нее.
– Огонь? – спрашиваю я, задыхаясь от волнения.
Я подхожу к нему поближе, чтобы лучше видеть. У него расширяются глаза при виде меня в лифчике и трусиках.
– Ава, – произносит он, задыхаясь и глядя на меня, а тем временем пламя начинает гаснуть.
– Огонь, – напоминаю я ему, и он тут же снова начинает дуть. – И я сняла одежду, потому что мне было холодно. Как только мы разожжем огонь, ты тоже должен снять свою.
Покачав головой, он отворачивается от меня. Я опускаю глаза и вижу, что Годзилла снова появляется. Почему-то это вызывает у меня сочувствие. Должно быть, для Мендозы это трудно, потому что я раздеваюсь перед ним и хватаю его, а у него, вероятно, есть реальные законные причины быть девственником в его возрасте.
Так что я больше ничего не говорю, а просто выжимаю промокшую одежду от воды и кладу ее на землю, чтобы она высохла. С одной стороны, это не так эффективно, но мне нужно что-то делать. Мендоза разводит огонь, и он такой теплый и чудесный, что мне хочется плакать. Мужчина подкармливает его трутом, даже когда дерево под ним шипит.