Последыш. Книги I и II
Шрифт:
Задачка не из сложных. Одним словом, не ребус. Так себе шарада, да и то только для чужих, вроде того же Кальф-Калифы. Но некоторых людей хлебом не корми, дай только помудрить, да поинтриговать. На своем веку Бармин встречал таких, и не раз. А некоторых даже небезуспешно лечил. Однако, если Стефания не врет, это письмо означает, что она дочь Петра Менгдена, погибшего на каторге брата Сигурда, и, соответственно, внучка Елизаветы Глинской и внучатая племянница Нестора. Однако ни покойная Анна Георгиевна, ни князь Глинский о ней ни разу не упоминали. Почему? Не знают о ее существовании или знать не хотят?
«А был ли Петр женат?» — спросил себя Бармин.
Вопрос, между прочим, вполне уместный, но, что, если имел место конкубинат [164] ? Такое, как успел узнать Бармин, было вполне возможно: в духе времени, так сказать. Хотя в России таких женщин называли, разумеется, не конкубинами, а сожительницами. Однако исторически Великорусское имперское право было основано на Римском, а в Риме дети, рожденные конкубиной, имели определенные и не
164
Конкубина — в древнем Риме незамужняя женщина низшего сословия, находившаяся в сожительстве с мужчиной. Такое отношение, называемое в Римском праве конкубинатом, не было зазорным, но было лишено всех прав, какие имел законный брак. Дети считались незаконнорождёнными.
«Но что, если не успел признать?» — При их семейных обстоятельствах существовала высокая вероятность, что арест штабс-капитана Менгдена произошел раньше, чем он успел признать свою дочь. И все это легко находило подтверждение в многочисленных исторических прецедентах.
Бармин был неплохо знаком с этой темой, поскольку хорошо знал историю древнего Рима. В свое время, он, вообще, много чего читал при том, что интересы у него в те годы были весьма разнообразны. Объяснялось это просто. Компьютеров и интернета тогда не было и в помине, — речь о шестидесятых-семидесятых годах прошлого века, — советское телевидение, честно говоря, представляло собой полный отстой, да и киноафиша, несмотря на отдельные бриллианты в куче дерьма, не отличалась особым разнообразием. Правда, в Питере к удовольствию «трудовой интеллигенции» имелись также театры, концертные залы и музеи, но это, так сказать, штучный товар. В смысле, не на каждый день. Так что школьнику Бармину, а позже Бармину студенту и молодому специалисту для проведения досуга оставались только книги, которых, — даже за исключением запрещенных, — выходило в СССР великое множество. А дальше просто. Книги по истории древнего Рима, Греции или допетровской России практически никогда не попадали под цензуру. Напротив, их издавали, пусть даже относительно небольшими, а иногда и вовсе мизерными для такой огромной страны тиражами. И не только издавали. Зачастую их снабжали академическими комментариями, разнообразными сносками и даже словарями и тезаурусами [165] . И там, в этих комментариях можно было порой найти такое, что оставалось только диву даваться, как это все пропустили цензоры. Игорь Викентиевич любил, например, книги из серии «Литературные памятники» издательства Наука или их же серию «Памятники философской мысли». И теперь, когда он стал Ингваром Менгденом это ему очень пригодилось, поскольку знания, почерпнутые из этих книг, позволяли ему лучше понимать многие имперские реалии, незнакомые Бармину по прежней жизни.
165
Тезаурус, в общем смысле — специальная терминология.
Итак, похоже, у него объявилась еще одна кузина, и, значит, в повестке дня появился новый пункт: родственники. Бармин об этом до сих пор как-то не задумывался, если не считать, конечно, инцидент с датской родней, но по факту у него должно было быть полно родни, с которой он не то, что не был знаком, он о них практически ничего не знал. А стоило бы, наверное, поскольку родня — это иногда сила, а иногда — слабость. Или даже все в одном флаконе.
«Что ж, давайте-ка разберемся… Впрочем, наверное, не здесь и не сейчас. И пусть для начала этим займется Ия!»
Бармин попросил у полковника листок бумаги и карандаш и быстренько, — пока не отвлекся на другое, не забыл или еще что, — записал все, что запомнил важного из рассказов княгини Кемской.
На данный момент Бармин знал лишь то, что у его родного деда графа Карла Менгдена было три жены. Родная бабушка по отцовской линии Барбара Менгден урожденная Корибут-Воронецкая умерла молодой, подарив мужу единственного сына — отца Ингвара. Здесь новых родственников можно было искать разве что среди Корибут-Воронецких. Троюродные братья и сестры, о которых, как и о родственниках со стороны другой его бабушки — княгини Кемской, Бармин ничего не знал. Даже имен, если не считать, конечно, родную тетку Княгиню Ульяну Холмскую, с которой он познакомился сразу после «возвращения» на Большую Землю. Однако в то время ему даже в голову не пришло расспросить ее о том, есть ли у нее дети. А потом она уехала, и он о ней благополучно забыл. Других дел хватало. Однако, Холмская — не проблема. С ней хорошо знакома Ольга, которую Бармин предполагал встретить за завтраком.
Второй женой деда была ныне здравствующая — где-то там за горизонтом, — Елизавета Глинская, приходящаяся, к слову, нынешнему главе клана Глинских родной теткой. У нее, насколько было известно Бармину, родилось от Карла Менгдена трое детей: две ныне давно уже замужние дочери, имен которых Ингвар, к стыду своему, не знал, и сын Петр. У теток, скорее всего, есть дети, приходящиеся Бармину двоюродными братьями и сестрами. А вот дядя, вроде бы, считался холостым, но возможно, был все-таки женат. Что-то такое в свое время сказала Ингвару об этом Анна Георгиевна. И наконец, третья жена — Марфа Аленкина. Судя по возрасту, должна, наверное, быть жива, но с Ингваром связаться пока не пыталась. Хотя по закону, и ей и Елизавете Глинской он приходится родным внуком, но, видимо, обе две так не считали. У Марфы была, — да, наверное, и продолжает быть, — замужняя дочь. К слову сказать, еще одна тетка, чьи дети приходятся ему довольно близкой родней. И это все пока. Были ли у деда внебрачные дети, неизвестно, но, наверное, стоило бы проверить и этот след, как, впрочем, не лишне будет поинтересоваться личной жизнью отца. Что, если у Сигурда тоже имелась где-нибудь неизвестная широкой общественности конкубина и бастарды от нее?
Однако, кроме деда и предполагаемых грехов юности, есть еще официально признанная отцовская родня, поскольку у Сигурда Менгдена было две жены: мать Ингвара Хельга и небезызвестная датская сволочь — Маргарета Браге. Благодаря матери, у Бармина есть сестра Варвара, а вот про датскую родню еще предстоит навести справки и как бы не пришлось этих родственничков потом отстреливать, как оголодавшую волчью стаю зимой…
Глава 9
Пятнадцатое июня 1983 года
Прошедшие с приезда в Усть-Углу дни были наполнены нервозной суетой, всполохами бесполезного энтузиазма и пароксизмами суматошной деятельности. Все пытались что-то делать, куда-то спешили, о чем-то спрашивали, но так, на самом деле, и должно было быть. Новая семья Менгденов создавалась на ходу и на новом месте, под чудовищным психологическим прессом и в окружении малознакомых или вовсе незнакомых людей. В условиях полной неопределенности во всем, что касается большой политики, закулисных интриг и подковёрной борьбы сильных и «бессильных» мира сего. А ведь от четкого понимания того, кто с кем бодается и для чего, зависела их общая безопасность: Ингвара и его женщин. При этом, более или менее, проясненными для Бармина являлись лишь отношения с Еленой и Варварой. С Ольгой, которая, как на зло, задерживалась, — дайте боги, чтобы не прибили дуру ненароком! — все было сильно запутано и напрочь непонятно. Не менее сложной проблемой представлялась Мария Полоцкая. С одной стороны, она еще сущий ребенок, причем ребенок сильно избалованный, а с другой — нареченная и официально заявленная невеста, красивая юная девушка и сильный маг в придачу. Так что, Бармину с его дамами вполне хватало головной боли, но им, на самом деле, тоже было отнюдь не просто. Девушкам приходилось притираться друг к другу, выстраивая по ходу дела систему взаимных отношений и общий взгляд на проблему полигамии. Их общий мужчина тоже, между прочим, требовал оценки и понимания, в целом, как будущий знатный феодал, муж и любовник, и в частности, как мужчина и человек, взявший на себя ответственность за их жизнь и благополучие. Но и Бармину приходилось нелегко. В связи со сложившимися обстоятельствами, он волей-неволей должен был играть роль альфа-самца и отца-командира в одном флаконе, а он к такому не привык, что в той жизни, что в этой, и закалял характер там, где получится, и так, как выйдет. Хотелось бы, конечно, большей определенности и хорошего учителя по всем предметам в придачу, но приходилось довольствоваться тем, что есть, и не роптать на Фортуну и Хамингью [166] , которые, судя по всему, и так уже из кожи вон лезут, чтобы порадеть своему избраннику, а то, что он любимец богини удачи Бармин нисколько не сомневался.
166
Хамингья — в скандинавской мифологии дух-хранитель отдельного человека, персонификация личной удачи.
До завтрака Ингвар успел накоротке повидаться с капитаном Алмазовым, поговорить с мажордомом Рудневым, который представил ему только что прибывшего из Городца личного камердинера — Антона Норлинга, кроме всего прочего, говорившего не только по-русски, но и на норне [167] , и, наконец, обменялся мнениями с майором Злобиной. Ия коротко рассказала ему о переброске в Усть-Углу дополнительных сил и средств, и о передаче функций непосредственного командования дружиной генералу Горбатову-Шуйскому. Она так же отчиталась о проделанной работе по организации эффективной, как она подчеркнуто выразилась, Службы Безопасности и передала папку с собранными ее людьми сведениями о ближайших родственниках Ингвара Менгдена. Разговор с ней Бармину понравился. Похоже, они наконец поняли друг друга, и в итоге он приобрел в ее лице лояльного и опытного сотрудника. Так что в трапезную на завтрак он пришел в хорошем настроении, которое ему, разумеется, тут же попытались испортить, но Бармин на провокацию не поддался.
167
На самом деле, Норн (англ. Norn) — скандинавский язык, распространённый на Оркнейских и Шетлендских островах и вымерший еще в XVIII веке. Однако в этой реальности, это один из основных скандинавских языков.
— Дамы! — сказал он, устраиваясь во главе обеденного стола, — давайте сделаем над собой усилие и прежде, чем начинать конфликт, попробуем разобраться, что происходит, почему и все прочее в том же духе. Постоянно возвращаться к вопросу «мирного сосуществования в одной отдельно взятой семье» утомительно и глупо. Но сейчас, в качестве исключения, я, с вашего позволения, постараюсь коротко разъяснить все накопившиеся за эти дни непонятки, хотя видят боги, я вам про это уже говорил, еще когда мы на самолете летели сюда из Крыма. Впрочем, воля ваша, а повторение — мать учения. Давайте еще раз кое-что уточним, и тогда мы сможем, наконец, приступить к трапезе.