Послевкусие
Шрифт:
– Мне встретилась.
Они обнялись. Постояли так.
– Так с радостью тебя!
Борис Николаевич, пока раздевался и принимал душ, рассказал о сложившейся ситуации с бывшей женой и дочерью. Его новая женщина, так мысленно он называл Татьяну Владимировну, отреагировала мгновенно.
– Переживём у меня. Джеки будет рад вернуться в свой бывший дом.
Они сели за массивный стол цвета миндаля и такой же формы, над которым, нежданно-негаданно для него, расположилась коллекция фигурок из цветного стекла. Стеклянных полок, на которых они стояли, не было заметно, и фигурки словно парили в воздухе тонким и звонким разноцветьем и совсем не раздражали мужской глаз.
– Ух ты! Как здорово, и главное, как тут и были.
Он стал разглядывать и считать маленькие фигурки. Сбился. Начал снова и бросил.
– Откуда они? Что только я не ставил на стекло! Ничего на стекле не смотрится.
– Привезла из дома. Как только увидела пустые стеклянные полки, поняла, что тут и стоять моей коллекции. Они здесь заиграли всеми цветами. Их стало видно. Я разглядела то, чего не видела до сих пор. Ты не против моей инициативы?
– Нет. Борщ? Как пахнет! – Мужчина поднял крышку кастрюли. Вид красивый, запах вкусный. – Можно я сегодня наемся лука с борщом?
– И я с тобой лука наемся. Я прихватила из дома большую белую луковицу, она не такая едкая.
Татьяна достала из холодильника луковицу и показала ему.
– Всё, не могу! Давай наливай!
Кухня наполнилась запахом наваристого борща. Женщина торжественно несла на стол полную тарелку. Несла осторожно, потому как немного не рассчитала и налила по самые краешки. Мужчина смотрел и не мог вспомнить, чтобы в его бывшем доме бывшая жена наливала бы полную тарелку борща. Всё какие-то пиалочки, мисочки… Он съел всё, она тоже, вприкуску с луком и салом.
– Что со мной будет через месяц? – посетовал мужчина.
– А мы продержимся месяц?
Женщина встала и промокнула полотенчиком его лицо и шею.
– Надо держаться, изо всех сил. А так чего людей смешить! – Он прижался к ней.
– Ведём себя, как супруги, прожившие вместе полжизни, – выдохнула она.
– Есть такое, – согласился Борис Николаевич. – Надо будет дочери сказать, что знакомы мы давно. А то как-то неудобно, – заявил он и получил в ответ:
– Я врать не буду, потом всё равно проговорюсь.
Что за человек его новая женщина, как она жила до него? Он разглядывал её лицо и понимал, что ему это неинтересно. Ему ничего не надо знать, что может спугнуть новизну ощущений. Но кое-что знает! Это её дочь, что жила этажом выше, прямо над ним. Дикая трагедия! Ещё он знает её профессию и место работы. Знает, что легко идёт на компромисс. Не злоупотребляет косметикой, духами, не курит. Это хорошо. Готовит. Ура! Готовит! Что ещё? Видел её «бывшего». Звёздный товарищ. В смысле при звании высоком и при погонах. Знает, где она живёт. Кажется, всё! Нет, не всё. Нравится ему эта женщина, греет изнутри.
На кухне женщина предавалась своим мыслям. У неё было такое ощущение, будто она знает Бориса сто лет. Она помнит, как знакомились с ней мужчины. Поток комплиментов, рассказов о себе и обещания или туманные намёки на безоблачное будущее. Нельзя сказать, что это плохо или неправильно. Это не так оказывалось потом…
Она его ещё ни разу не назвала по имени. Борис! Грубое в произношении имя. Он ни разу не назвал её Татьяной. Она посмотрела на потолок. Села за стол. Опять посмотрела. Над ней пустая квартира дочери. К добру ли эти совпадения? Вздохнула. Собралась выйти из кухни. Борис шел навстречу. Поймал её взгляд на потолок.
– Как она? – показал глазами вверх.
– Там, где и положено в таких случаях.
– Надолго?
– Надолго. Может, будет амнистия…
– Хочу по магазинам, – капризным женским голосом пропищал мужчина.
– Я тоже хочу.
– Хочу тебя сегодня радовать… – пропел мужчина.
– Радуй. Я переоденусь.
Борис смотрел вслед Татьяне и не находил в ней ничего похожего на бывшую женщину, а как греет душу да глаз радует! Зазвонил телефон. Дочь.
– Пап, я остаюсь в Москве. Скажи Сереже, пусть не приезжает.
– В Москве сейчас опасно. А Сергею сама позвони и скажи.
– Ну, пап… – заныла дочь в телефоне.
– Слышу, понимаю, но это твоё личное дело и решай его сама. Наберись смелости.
– Пап! Я не умею…
– Быть честной ты не умеешь?
Повисла пауза.
– Хорошо, пап, позвоню сама Сергею. Значит, я остаюсь в Москве. У меня же кондиционер в квартире.
– С мамой советовалась?
– Да. Мама много говорит. Я мало что поняла.
– Я брошу на карточку деньги.
– Спасибо, пап, транжирой не буду.
Они попрощались.
– У тебя рубашка несвежая, – сказала женщина, когда мужчина прижал её к себе в лифте.
– Спохватилась. Потерпишь.
Оба затаили дыхание, ощущая друг друга.
– Ты маленькая.
– Ты сильный и горячий, как утюг.
Вышли из подъезда. Солнце расплавилось, казалось, что оно прольется сейчас на землю раскалённой, тяжёлой лавой. Семь часов вечера, а вокруг словно полдень. Всё, что растёт из земли, замерло намертво, не шевельнётся, не колыхнётся. Ни собак, ни кошек, ни птиц. Кое-где пробежит человек по своим делам да машина проедет. Сирены «скорой помощи» и пожарных машин стали привычными. Подъездные двери из металла источали жар, им тоже было жарко.
– Это тот ларёк? – Его новая женщина приставила ко лбу ладошку козырьком и смотрела в сторону хлебного ларёчка.
Продавщица, как всегда, была любезна. Татьяна расспрашивала, а она отвечала. Обе находились в восторге, понятном только им. Мужчина ждал, когда они наговорятся, а в это время старательно разглядывал своё сокровище и остался доволен исследованиями и открытиями.
– Вы его заберёте домой?
– Нет. Мы будем жить вместе. Все трое.
– Как интересно! Хоть книгу пиши! – зашлась в чувствах продавщица и, приложив руки к груди, собралась всплакнуть.