Послевкусие
Шрифт:
Ровный гул самолёта всегда клонил Жерара в сон. Сейчас этого не произошло. Всё было неудобным. Кресла узкие, плед колючий, подушка сползала из-под головы. Мыслей в голове нет. Одно раздражение. Стюардесса костлявая вся и длинная. Идёт к нему и смотрит на него. Ну зачем? Кто её звал?
– С вами всё в порядке? Я могу что-то сделать для вас? – Стюардесса слегка прогнулась над нервным пассажиром.
– Я к маме лечу, – произнёс молодой человек, как маленький и капризный мальчик.
У стюардессы выгнулись брови. Она сделала вид, что заботливо поправляет плед, а сама закатила глаза и покачала головой. Это ещё не странный случай. Бывает и хуже.
– А к кому бы вы хотели лететь?
– К ней и хочу, – уже другим голосом ответил парень. Он заметил мимические ужимки стюардессы и взял себя в руки.
– Счастливого пути! – услышал ответ.
– Вместе с вами.
– Разумеется.
«И ходят они все и всегда одинаково». – Парень проводил стюардессу сердитым взглядом.
Возможно, и не надо было этого делать – лететь к маме в Россию. Только не развернуть самолёт и не выпрыгнуть из него. На кого он сердится? Отец не гнал к матери в Россию, это его личная инициатива. Удивительно то, что в раннем возрасте сын не испытывал желания встретиться с матерью. Желание приходило вместе с уходящим детством. Чем старше становился сын, тем сильнее было желание увидеть мать. Нужно ли это? Отец ни плохого, ни хорошего о ней не говорил. Раз в год маме отсылалась его фотография с коротким письмом, в котором рассказывалось о его успехах в учёбе, увлечениях. Письма писала бабушка и никогда их не подписывала. Текст на листе бумаги и дата. В конце жизни бабушка настоятельно рекомендовала внуку увидеться с матерью и русской роднёй.
– Это только кажется, что жизнь длинная и успеть можно всё. Не откладывай на потом вашу встречу.
Когда бабушки не стало, не стало и переписки, даже один раз в год. Из рассказов бабушки он понял, что мама, живя с отцом, так и не свыклась с тяжёлым трудом виноделов. Сезонные наймы рабочих по уходу за виноградниками, сбору урожая и его отжиму предполагали большой круглогодичный труд. Три раза в день кормить рабочих, приготовить пищу, стирать одежду, постельное бельё и терпеть их вечерние развлечения. Шумно, многолюдно и нестерпимо одиноко при всём этом. Случилось то, что случилось. Сын пустил корни вместе с виноградником отца и деда во Франции, а тоненький стебель пророс и цепляется в памяти за размытые картинки и образы, и тянется в Россию. Жерар заснул.
– Просыпаемся! Скоро посадка.
Мама Жерара, по рассказам бабушки, была поклонница творчества французского актёра Жерара Ксавье Депардье. Потому и Жерара назвали Жераром. Прямая, как ручка от швабры, стюардесса снова задержала на себе его взгляд.
«Циркуль. А ведь кому-то нравится!» – опять раздражался нервный пассажир.
Прошло несколько минут неприятных ощущений, сопровождающих приземление, и вот двигатели смолкли. Аэропорт Волгограда. Город-герой. Исторический город. Он находил и читал литературу о нём. Полёт в Россию откладывался и неоднократно. Возможно, из-за отца и его страхов по поводу существующего в природе «зова крови». Проще говоря, отец боялся потерять сына. А тут подружка Жерара прониклась желанием познакомить его со своей матерью. «Как же так, – подумал он, – я не знаю своей матери, а пойду знакомиться с чужой». И не пошёл, отложил это дело.
Но как только Жерар спустился по трапу с самолёта, страхи исчезли. Небо серое, скоро утро. Его мать мало изменилась, если сравнивать с фотографиями, хранившимися у них дома. Что-то заставило сына пройти мимо матери в толпе вновь прибывших, остановиться невдалеке и несколько минут наблюдать за тем, как ждут его, как ищут глазами. Поток прибывших пассажиров наконец иссяк. Его мать беспомощно заглядывала в пустоту терминала, прижимая к груди побелевшие кисти рук.
– Я здесь, мама, – сказал Жерар и не услышал себя.
Жерар хорошо говорил по-русски, но с явным акцентом. Голос прозвучал безлико и неэмоционально.
– Не плачьте, мама, мне придется это делать. – Он потянул свою руку из её рук.
Мать вздрогнула и цепко ухватилась за руку сына. Обняться они так и не смогли. Слишком уж солидным выглядел сын в свои двадцать семь лет. Мужчина, сопровождавший его мать, пришёл на выручку.
– Прошу в машину. У нас жара стоит немыслимая, а тут Татьяна разволновалась. Поедемте домой! Надо всем поспать ещё. Мы так с ног валимся. Я приехал только что из Москвы. Ехал своим ходом. Привёз дочь домой. Вы всё понимаете, что я говорю, или я делаю это очень быстро?
– Всё, – сказал француз и утвердительно кивнул.
Мать не отрывалась от сына. Он хотел отпустить её руку и уже давно, но понимал, что его рука сейчас принадлежит матери. Он ощущал мать чужой, растерянной, беспомощной, цепкой, и это раздражало. То, что сын рисовал в своём воображении, при встрече не произошло. Сны, в которых сын обнимал мать, не сбылись. Современная, красивая с виду женщина, как она жила без него? Он всегда хотел увидеть мать, он летел к матери и должен был встретиться с матерью, но рядом в машине сидела чужая бледная женщина с очень холодными руками. Неприятно.
Борис Николаевич сел за руль, обернулся и посмотрел на Татьяну. Это была она, но с пустыми глазами и застывшей маской на лице. Никакой мимики. Несколько секунд Борис Николаевич разглядывал их обоих. Татьяну, смотрящую на профиль сына, и Жерара, разглядывающего свои ботинки на машинном коврике.
– Меня зовут Борис Николаевич. Ночь на исходе, все устали от ожидания встречи. Сейчас мы поедем в дом вашей мамы, где вы выспитесь, соберётесь с мыслями. Таня живёт в моём доме, и ей тоже нужно поспать. Ей станет лучше, я уверен, и вам станет лучше.
Борис хотел спросить: «Вы согласны?» Но не успел. Ответ Жерара опередил вопрос:
– Я согласен. Хорошо.
Рука Жерара под предлогом рукопожатия отпустила руку матери. Он поспешно протянул руку Борису Николаевичу.
– Жерар. Очень рад. Приятно.
Пожатие было крепким. Мужчины посмотрели друг другу в глаза, и никто из них не увидел и не почувствовал того, что висело сейчас тяжелым и холодным камнем на сердце матери и сына. Парень обрадовался знакомству с Борисом Николаевичем, попросился на переднее сиденье, чтобы лучше рассмотреть панораму города.
– Я сюда. К вам. Можно?
Что мог ответить Борис Николаевич?
– Можно.
Мать осталась одна на заднем сиденье. Высохло всё. Горло, язык, рот, глаза. Руки стали горячими. Щёки горели так, что скользящие из уголков глаз слёзы, высыхали тут же, оставляя короткий шершавый след на щеке. Татьяна начала икать. Хорошо, что её мужчина что-то говорил и говорил её сыну, и тот ничего не услышал.
Отче наш, сущий на небесах!Да святится имя твое.Да приидет царствие твое.Да будет воля твояКак на земле, так и на небе.И оставь нам долги наши,Как мы оставляем должникам нашим.Хлеб наш насущный дай нам на сей день.И не введи в искушение,Но избавь от лукавого.