Послевкусие
Шрифт:
Копчёная Москва затаила дыхание. «Жареное солнце!» Эти слова из песни Чичериной, очень подходили к светилу на небосводе этим летом. Дышать полной грудью нельзя, отравишься. Исчезла видимость, в смоге, как в тумане, прячется всё. Будто ватное чудище прижимается к стенам твоего дома и выдыхает яды.
– У меня грудь всегда была слабая.
Маша посмотрела в сторону кровати, где лежала Хельга. Удивительно! Как только она ложилась под одеяло, Маше начинало казаться, что там лежит ребёнок, а не студентка московского вуза.
– Давит и давит. – Руки ребёнка нервно теребили край лёгкого одеяла.
– Я не могу в такую жару чем-нибудь накрываться, – говорит Маша.
– А я не могу не накрываться. Неуютно мне.
– Ты плохо себя чувствуешь? У тебя болит где-то?
– И так век короткий, а тут ещё травят нас.
– Тебе не страшно знать и говорить об этом вслух? Читала в интернете о лилипуте-женщине в Индии, прожившей сто один год.
– Потому что её на руках носили и делали всё за неё. – Хельга решила переменить тему разговора.
Запах гари, мелкими порциями проникающий в квартиру, с каждым днём усиливается. Гарью пахнет всё, даже пища. Квартира напоминает бункер, потому как окна завешены мокрыми простынями. Маша встаёт и выходит на лоджию. Находит номер Сергея. Долго вглядывается в цифры. но звонит отцу… Мы знаем, какова была реакция отца. Он начал собираться в Москву за дочерью.
– Может, поездом всё-таки? Билеты достали бы, – предложила Татьяна.
– Когда это будет! Ты лучше обновки примерь, а я посмотрю.
– Кому-то плохо, а я радоваться буду.
– Ты имеешь в виду мою дочь? Пошёл у неё на поводу. Надо было сразу настоять на её приезде. Хочу увидеть обновки!
Борис Николаевич заливал кипяток в термос. В дверном проёме показалась его новая женщина в новом домашнем платье. Хлопок и загадочный крой. Если сложить палантин вдвое, прострочить по бокам далеко отступая от края, чтобы там были рукава, затем сделать разрез на сгибе для головы, то будет очень похоже. Насыщенный серый хлопок, отделан розовым кантом по краю. Затем серый велюровый костюм. Курточка на замке, низ в стиле шаровар.
– А блузка?
– Мне не с чем её мерить.
– Слушай! У нас с тобой вторая ночь, а я уезжаю.
– Так надо.
– Но и ещё что-то надо. Ведь правда? – Мужчина пошёл навстречу женщине.
Собачка будет бегать по кровати в недоумении, как же ей вести себя? Но она настолько невесома, что её присутствие в кровати никто из двоих не почувствует.
И поехал Борис Николаевич в дальнюю дорогу за тысячу километров. Будет ехать и вспоминать образ новой женщины, и будут мурашки бегать у него по коже от этих воспоминаний. Дорога дальняя.
Впечатления у Бориса Николаевича от Москвы гневные. Машине не проехать, дышать нечем, ничего не видно, и смотреть невозможно – глаза режет. Добрался до квартиры дочери злой от собственного бессилия изменить что-либо. Расцеловал дочь, перетаскал сумки в машину, туда же усадил странное существо, что жило вместе с его дочерью. Даже передохнуть отказался. В таком-то смоге?! Скорее бы вывести дочь на чистый воздух. И поехали.
– Они что тут, совсем рехнулись, правительство наше? Надо вывозить детей, беременных женщин и стариков! – Подумал. – Многовато будет! Но что-то же надо делать! – продолжал негодовать Борис Николаевич.
– Не кричи, пап, и так голова болит.
– Вот-вот! Может, уже отравление началось! Где аптека? Надо купить угля активированного и выпить сразу штук пять. Ты сколько весишь? Одна таблетка на десять килограммов. И пить обезжиренное молоко будете всю дорогу, вместо воды.
– Хорошо, пап, – сказала Маша.
– Хорошо, пап, – машинально повторила за ней Хельга, испугавшись мужской напористости.
Борис Николаевич посмотрел в зеркало заднего вида на подружку дочери. Та подняла колени, обхватила их ручками и выглядывала из-за рук и коленок, как взлохмаченная, несчастная белочка.
– Может, вы приляжете, а то выглядите не совсем здоровой. Вздремнёте, – предложил он девушке.
– Хорошо, – услышал в ответ, и существо тут же перестало отражаться в зеркале.
Оно мешком свалилось на сиденье и закрыло глаза. У ближайшего магазина Борис Николаевич остановился. Вернулся с таблетками и пачками молока. Достал из багажника надувную подушку и шерстяной плед. Тихонько подложил подушку под голову странного существа и накрыл пледом. Существо, почувствовав на себе плед, тут же вытянулось во весь свой небольшой рост и, кажется, заснуло. А росту не хватило даже на всю длину заднего сиденья. Кудряшки на непропорционально большой голове прилипли ко лбу.
– Может, не надо накрывать? – спросил отец у дочери.
– Надо. Она не может спать без одеяла.
– Странно.
– Она вся такая.
– Какая?
– Из странностей вся собрана, – шепотом пояснила дочь.
Отец и дочь не виделись давно, новостей много, они и принялись вполголоса разговаривать да разглядывать виды за окном.
– Пап, а с кем собачку оставил?
– С её хозяйкой.
Дочь помолчала. Ответ огорчил её.
– Значит, она уже не наша?
– Наша она, только и хозяйка её теперь тоже наша. Зовут собачку Джеки, а хозяйку Таня.
Из рассказа Бориса Николаевича Маша узнала историю знакомства отца с собачкой и её хозяйкой.
– Хоть книжку о вас пиши!
Борис Николаевич от этих слов дочери улыбнулся. Сколько раз он это уже слышал.
– Мама как?
– Ты, наверное, знаешь даже больше, чем я.
– На что она живёт?
Борис Николаевич вздохнул.
– Друзья помогают.
– А ты?
– Я не буду помогать, даже если ты с этим не согласна.
– Ясно. – Теперь вздохнула дочь.
– Сергею звонила?