Посылка из Полежаева
Шрифт:
— Ну, чего ты, мам? Больно же!
— Не шпионь!
Из-за него заварилась каша, а он и вины за собой не чувствует, ещё и радуется: как же, брата разоблачил.
Варвара Егоровна было пристрожила его: «Не разнеси по деревне!» — да поздно. У Славки разве тёплая водичка во рту удержится! В тот же час, как нашёл фанерку, и растрезвонил по Полежаеву, что Тишка Корвалану посылку собрал. Вопросов-то сразу, разговоров-то… Бабы в один голос хвалят: «Сострадательный… Вырастет — мать не бросит». Варвара Егоровна и без них была уверена, что, состарься она или заболей, Тишка её не покинет в беде, а вот этот-то оболтус неужели оболтусом на всю жизнь и останется. Ведь — посмотрите на него! — у Тишки лицо в слезах, а он посмеивается, ещё и к дверям льнёт подслушивать. Ну что за бессердечный такой… Неужели и вырастет — не изменится?
Приходила к Варваре Егоровне Мария Флегонтовна, почтарка. Так и тут ухо навострил.
— Иди, иди, иди! — выпроводила его на улицу. И всё опасалась, что за дверями стоит. Чуть погромче пойдёт разговор — палец приставляла к губам: потише, мол. А раза два и к порогу бегала, дверь распахивала: слава богу, сына там не было, всё-таки убежал. Можно было поговорить не таясь.
Мария Флегонтовна казнила себя, виноватилась:
— Надо было с посылкой его и направить к вам, сходи, мол, к родителям, за разрешением…
— Нет, крышку с адресом надо было в печке спалить, — в свою очередь корила себя Варвара Егоровна.
Мария Флегонтовна будто и не слышала её.
— А я-то, дурочка, — продолжала она, — смотрю, идёт карапуз с посылкой… Смешно показалось: посылка больше его… Так смехом и отнеслась к нему…
— Спалить бы в печке — и золу по ветру развеять…
Вот так сидели, рядили-судачили, пока не вернулся с работы Иван. Он прислушался к бабьим вздохам.
— Да ладно вам, — успокоил. — Ну, золу по ветру б развеяла, а дальше б что? Всё равно шила в мешке не утаишь.
Мария Флегонтовна после такого заключения закручинилась ещё сильнее: она, она виновата во всём. К ней человек — пусть и маленький, но человек же! — пришёл с серьёзным намерением: он же сколько дум передумал, сколько нервов истратил, пока не вызрела в нём мысль об этой посылке. А она, Мария Флегонтовна, позабавилась над ним, не давая себе отчёта в том, что её снисходительная пренебрежительность к Тишке ударит его в самое сердце, выплеснется из него ручьями слёз.
— Ну, чего уж теперь, — опять вмешался Иван в разговор. — Не каяться надо, а думать, что делать дальше.
Иван всегда был таким: перед бедой руки не опускал.
42
Марию Прокопьевну прохватил озноб. Она понимала, что это не простуда, что это — нервы.
Стоило ей смежить веки, как в воображении рисовалась заснеженная дорога от Полежаева до Берёзовки, и по ней, оглядываясь, бежит Тиша Соколов. За плечами у него висит зелёный Люсин рюкзак, набитый продуктами. Тиша убегает, чтобы выручить Корвалана.
Мария Прокопьевна вспомнила теперь, как он приходил к ней уточнить чилийское название монастыря «Три тополя».
— Мария Прокопьевна, не спрашивайте меня ни о чём, — отводил он в сторону взгляд. — Всё узнаете сами…
— Да-а… Вот и узнала всё. А ей-то показалось тогда, что Тишей движет честолюбивое чувство не уступить однокласснице: Люся Киселёва написала заметку в стенгазету — и он напишет. Нет, выходит, Мария Прокопьевна напрасно поверила в свою прозорливость. Считала: что у её учеников на уме, то и на языке. Уж такими они выглядели наивными и доверчивыми, что думала: нет у них от неё тайн. У кого-то отец с матерью поссорились — ей рассказывали. У кого-то вчера пекли пироги — и этой новостью с ней делились. У кого-то корова ночью отелилась — и это уже утром она узнавала от них.
Но, оказывается, у её ребятишек есть ещё и скрытая жизнь. И может быть, куда более важная, чем та, о которой Мария Прокопьевна знала.
Тиша Соколов посылал Корвалану посылку… Тиша Соколов изучал по учебнику географии для девятого класса страну Чили… Тиша Соколов просил у Люси Киселёвой рюкзак, чтобы в Чили бежать…
Постой, постой… Мария Прокопьевна даже вспотела от своей догадки, её перестало знобить.
Ведь он, Тиша Соколов, жил как раз не скрытой жизнью, а самой открытой, он жил жизнью своей страны. Ведь он слушал, что говорили о Корвалане по радио, он смотрел о нём телевизионные передачи. Его волновало то, что волновало, может быть, весь мир.
Как же Мария Прокопьевна могла подумать о нём, что он жил скрытой жизнью? Наоборот, его душа была распахнута настежь для восприятия всего, что происходило вокруг. Она, как аккумулятор электротоком, подпитывалась, заряжалась энергией жизни и родного Полежаева, и всей нашей страны, и незнакомого для Тишки государства Чили. Всё, всё оставляло в ней свой след, свою зарубку, всё скапливалось, словно в копилке, чтобы в какой-то момент отлиться в поступок. В плохой или же хороший — это в немалой степени зависит и от учителей.
А вспомни, Мария Прокопьевна, свои детские годы. Перед войной в «Пионерской правде» печаталась повесть Гайдара «Тимур и его команда». Вспомни, что творилось с тобой, что происходило с твоими товарищами. Тимуровскую команду решили создать, и учителя поддержали этот порыв.
Теперь Мария Прокопьевна знала, что ей делать.
Документы, письма, свидетельства очевидцев
«Прежде всего я хочу поблагодарить советских пионеров и всех взрослых вашей страны, вашу великую партию Ленина за солидарность с борьбой чилийцев.
Я знаю, что вы беспокоитесь о нашем отце. 26 января мы имели получасовое свидание с ним в концентрационном лагере «Трес аламос». Как всегда, он был ласков с нами. Отец говорил нам, что всё будет хорошо, что он полон сил. И мы чувствовали себя не только дочерьми, но и товарищами Луиса Корвалана — Генерального секретаря Компартии Чили. Как и другие патриоты, отец очень стойко держит себя в тюрьме.
Нам было очень грустно расставаться с отцом.