Потаенные ландшафты разума
Шрифт:
– Постой, а почему они все... такие?
– Почему коронуют Истину, а не, скажем, Выгоду, и правит Время, а не Момона? Я тут ни при чем. Это ты, сам. Богов и божков много, высших - десятки, а простейших биллионы, и никто не знает и не догадывается, на сколько миль сейчас вокруг нас лежит Их царство. Это как коктейль, и ты - хороший бармен, только не перебарщивай сладким. Ну, мне пора. Привет.
Он сделал несколько шагов вбок, я хотел последовать за ним, чтобы спросить, как же надо себя вести, но фланирующие пары моментально отрезали его от меня, и тут...
...это произошло вдруг...
Вдруг, откуда ни возьмись...
Сияние, как мне показалось, заполнило весь зал.
– Я рада приветствовать вас, мой милый
– я зажмурил глаза, а когда открыл их, то уже не было и намека на свечение, а прямо передо мной стояла божественно красивая девушка с гладко зачесанными волосами, правильным носом, хрупкая и грациозная, как ребенок, но уже вполне оформившаяся, как женщина, с матово-прозрачной кожей небожителей. Она улыбалась. Мне. Кажется, ее рассмешило мое смущение.
– О чем же мне с вами говорить? Я, право, не знаю, - промямлил я.
– А мы не будем говорить, - голос ее зазвенел, как колокольчик, но тихий-тихий, меланхоличный колокольчик.
– Пойдем.
Она взяла меня за руку, и мы пошли через переполненную залу так же легко и свободно, как если бы были здесь одни. Никто не уступал нам дорогу специально, просто оказывалось, что мы всякий раз проходим между приглашенными, словно бы невидимое течение несло нас между ними.
Мы вышли на балкон, как мне показалось, но это была верхняя площадка длинной, спускающейся вниз неисчислимыми маршами каменной резной лестницы, увитой зеленью веток, цветами, от аромата которых кружилась голова.
– Вы, знаю, любите ночь, - задумчиво сказала она, глядя неподвижным взором вперед и вверх, туда, где светили тысячи звезд.
– В полночь у меня небольшой прием, приходите, я вас приглашаю.
И она рассмеялась, не словам, не вечеру, не мне, а просто от избытка чувств, от переполнявшей ее радости. От этого смеха мне сделалось невыразимо томно и сладко, словно бы со мной снова была моя Агата...
Глава XV
Марина, по прозвищу Эхо, вышла от Маэстро за полночь. Она задержалась дольше остальных, слушая соображения Элефанта о петле: что это такое и как, на его взгляд, к ней готовиться. Говорил он, как, впрочем, и всегда, длинными монологами, изобилующими скрупулезной детализацией доказываемых положений и самих доказательств, но все уже давно привыкли к его манере. И ушла Марина не потому, что ей стало неинтересно, слушать Магистра петербургских трассеров она могла бы, наверное, без конца, и не потому, что не могла оставаться здесь дольше, свободу идти куда она хочет, быть где она хочет и оставаться там столько, сколько она захочет, Марина отвоевала еще на первом курсе института. Просто завтра, с утра, начиналось ее время дежурства подле Маэстро, и поэтому она должна была выспаться, а с Элефантом разве уснешь...
"Странно, они так похожи, раньше я этого как-то не замечала", - думала меланхолично Эхо. То, что Маэстро ей симпатизирует, она знала давно и ей было это лестно, но в группе трассеров не принято выделять кого-либо в своих отношениях. Теперь же, кажется, сам Элефант влюбился в нее... Эхо вспомнила весь их сегодняшний вечер и нашла еще несколько едва заметных штрихов в подтверждение этой своей мысли.
Она вспомнила, как простодушно и доверчиво рассказывал он о своей цели - найти легендарное озеро превращений и переродиться в некое подобие пророка и мессии. Слушать его было и сладко, и смешно, и страшно. Хотелось и верить в возможность могущества, и даже, на мгновение, верилось, и тогда становилось страшно от сознания, что за титан сидит подле нее и поверяет свои думы, страшно быть песчинкой на его циклопической ладони, но стоило миражу слов рассеяться, как становилось смешно, и Марине большого труда стоило не показать и виду. Она и сама
Марина разом обрубила свои мысли, поймав себя на том, что начинает кипятиться. Впрочем, по инерции, она еще представила себе, как он не там, на трассе, а здесь приударяет за девицами, и это получилось так натянуто-нелепо, искусственно, какой-то Витя с их курса, прозванный "ПБ", в маске Маэстро.
Станция метро была в двух кварталах от дома Маэстро, и, выйдя на бульвар, Марина решила прогуляться до нее пешком.
Погода была ясная и тихая, чуть подмораживало, но не больше минус пяти, так что пройтись после многочасового сидения в душной комнате было приятно. Как-то само собой вспомнилась юность, школа, ночные прогулки и такие же ясные черные приветливые ночи, вспомнилось то, прозрачно-возвышенное, романтически-идеалистическое настроение, с воздушными замками великих планов и путаницей опаляющих желаний. Теперь она казалась себе самой практичней, циничней, опытней, и, поймав себя на том, что к ней сейчас пришло не истинное ощущение молодости, а живописный мираж, созданный умелым и тренированным воображением по рецептам Экс-Со-Ката, Эхо, не без оттенка самодовольства, широко улыбнулась, а улыбнувшись, потянулась и в довершение всего чуть было не крикнула во весь голос: "Я живу!" Но вместо этого только шепотом повторила эту формулу радости: "Я живу, я живу, я живу", и почувствовала, как легкая дрожь пробежала по телу от темечка до пяток.
Когда-то, вступая на стезю трассер-дао, Марина без колебаний и долгих раздумий взяла себе второе имя - "Эхо". Как известно, легендарный трассер приводит на страницах своих записок несколько методов раскрытия собственной сущности, которая и должна быть возможно более полно отражена во втором имени, и советует не принимать опрометчивых решений, ибо выбор производится раз и навсегда. Марину с детских лет все считали очень отзывчивой и чувствительной девочкой, и она свято верила в это сама, а как говорили древние "tertium non datur" - "третьего не дано".
Ныне, считая себя уже не желторотым трассером, и так оно и было, Эхо приобрела стойкую привычку анализировать свои чувства и даже их мимолетные оттенки. Нет, этот врач, этот известный консультант ей понравился меньше, чем она могла ожидать. Деловит, серьезен, собран, задал только самые важные вопросы, но ей показалось, что он был с ними слишком сух и официален, а еще, пуще того, явно выделял Элефанта, это в среде трассеров всегда считалось дурным тоном, все были равны - и точка. Пусть даже непосвященным это казалось парадоксом. Уважать можно кого-то меньше, кого-то больше, кто-то может казаться тебе симпатичнее, добрей, умней, но относиться к каждому должно с равным проявлением знаков внимания. Ко всему прочему хладнокровное отношение к тому, кто в петле, было в нем только соблюдением буквы неписаных законов, а не их духа, пунктом правил, за которым легко спрятать равнодушие.
Едва Эхо вошла в метро, как эти и подобные им мысли отошли на задний план. Дело в том, что единственное лицо, которое ей удалось сделать для себя, было "пассажир".
Специфический запах, ровный искусственный свет, геометризм облика станций, стандартные фразы, повторяющиеся из динамиков через равные интервалы времени, всегда создавали у нее особый настрой. Еще на середине эскалатора она услышала голос:
– Чуть выше подбородочек...