Потерянный рай. Стихотворения. Самсон-борец

Мильтон Джон

Часов свинцовостопых вереницу, Завистливое Время, подгоняй И тем, чего мы алчем до гробницы, В пути свою утробу наполняй; А так как все, что б ты ни поглощало, — Лишь суета и ложь, Ты мало обретешь, Мы потеряем мало! Когда же ты пожрешь дурное в нас И с ним само себя, наступит час Безмерного, как море, ликованья, Затем что нам лобзанье Даст вечность и откроет вход туда, Где добродетель царствует всегда, Где истина святая, Любовь и мир сияют, окружая Престол того, к кому Душа стремилась сквозь земную тьму; Туда, где мы, отринув плоти бремя, Вплетем наш голос в звездный хор И где над нами станут с этих пор Не властны смерть, судьба и ты, о Время!

К высокой музыке

Податели восторгов неземных, Посланцы сфер, чета сирен благая, Соединитесь, пение и стих, Безжизненную персть одушевляя, Чтоб насладиться мы могли сполна Мелодией, которая слышна Вокруг того, чей трон сапфироцветный Воздвигся средь несметной И грозной рати ангельских чинов; В чью честь хвалу на арфах златострунных Слагают сонмы херувимов юных, И трубы серафимов вторят им Раскатом победительным своим, И праведники с просветленным взором Псалмы и гимны хором Поют спокон веков. Мелодия не умолкала эта И на земле у нас в былые лета, Пока завет творца, чуждаясь зла, Покорно вся живая тварь блюла И не разладил грех людского рода Начальную гармонию природы, Где каждый голос прославлял того, Кем созданы и свет и естество. О, пусть скорей тот наш напев чудесный Опять сольется с музыкой небесной, И вновь свой лик нам даст господь узреть В сиянье дня, что не померкнет впредь!

ЛЮСИДАС [632]

«Вновь, плющ, и мирт, и лавр вечнозеленый, Вновь с ваших густолиственных ветвей Побеги, неокрепшие покуда, Безжалостно я буду Срывать рукою грубою своей. Жестокость это, спору нет, но ей Несчастье наше служит извиненьем — Мертв Люсидас. До срока мир лишился Того, кому нет равных меж людей. Как не запеть о нем, коль песнопеньям Меж нами каждый у него учился? Так пусть к нему, кто на гребне зыбей Качается теперь в гробнице влажной, Доносит ветер горький плач друзей! О девять дев, [633] кому Юпитер вверил Ключ, что из-под его престола бьет, Начнем, и пусть мой голос изольет Скорбь

о тебе, наш Люсидас несчастный, С такой же силой страстной, С какой, даст бог, произнесет поэт Иных, грядущих лет Надгробный стих и над моею урной. С тобой росли мы на холме одном, С тобой своих овец пасли вдвоем. С тобой, когда заря откроет очи И глянет на туманные поля, Мы стадо по траве, росистой с ночи, Вели в луга под трубный зов шмеля. С тобою вместе бдить мне приходилось, Пока на запад медленно катилась Зажегшаяся вечером звезда, И фавны и сатиры до денницы Под звук твоей цевницы В лесной глуши плясали иногда, И часто-часто песней, нами спетой, Мы умиляли старика Дамета. Но ты, пастух, ушел, и увидать Друзьям тебя не суждено опять, И эхо о тебе горюет в гротах, Над сводами которых балдахин Сплели лоза и тмин. Ни заросли орешника, ни ивы Листвою говорливой В ответ на твой напев не зашумят. О Люсидас, страшней, чем тля для розы Иль клещ, до крови жадный, для ягнят Или для первых мартовских цветов Нежданные морозы, Весть о конце твоем для пастухов! Где, нимфы, были вы, когда сокрыли Пучины Люсидаса навсегда? Вас не было на склоне, где в могиле Лежит друидов, бардов наших прах, Ни на лесистой Моне, [634] ни в краях, Омытых вещей Ди… [635] Но вправе ль, нимфы, Я вас корить: «Будь с ним вы…»? Чем вы могли смягчить удел его, Коль даже Каллиопа не сумела Спасти от смерти сына своего, [636] Хоть мир о нем и пролил море слез, Когда певец толпой осатанелой Был брошен в Гебр и к Лесбосу унес Поток его растерзанное тело? Зачем избрал, в отличье от иных, Наш Люсидас пастушескую долю, Зачем ценою бдений покупал Щедроты муз, на милости скупых, А не играл с Неэрой на приволье, Амариллиде [637] кудри не трепал? Для славы? Да, того, чьи мысли чисты, Кто суетность утех презрел, она Ведет вперед стезей труда тернистой. Но в миг, когда нам цель уже видна, Слепая фурия [638] рукой узлистой Нить краткой жизни обрывает… «Грех, — Гремит мне гневно с неба Феб лучистый, — Отождествлять со славою успех. Не в этой жизни истинная слава Стяжается по праву — Увенчивает ею не молва, А лишь один владыка естества, Всезрящий и всеведущий Юпитер. Лишь в горных сферах, где вершит он суд, Награды или кары смертных ждут». О Аретуза [639] и неспешный Минчо, [640] Клянусь, не оглашал и вас досель Напев, что мне звучит с зенита нынче… Но тс-с, моя свирель! Я слышу, как трубит герольд пучины. [641] Твердит он, что причина Несчастья с Люсидасом — не Нептун, И учинить допрос спешит стихиям. Валы и ветры вопрошает он, Кто пастуха посмел сгубить бесчестно. Им это неизвестно, И Гиппотад [642] дать слово принужден, Что целый день безветрие царило, Был воздух тих, зеркально лоно волн, И в них Панопа [643] с сестрами шалила. За то, что сгинул друг наш благородный, В ответе лишь один его негодный, Построенный в проклятой спешке челн. Вот шествует в короне тростниковой Преданьями воспетый Кем [644] с челом, Где скорбь запечатлелась, как на том Цветке, что носит знак ее багровый. [645] Он плачет о наперснике своем, А сзади водяного Идет ценитель галилейских вод С двумя ключами [646] (ибо отворяет Он золотым, железным запирает) И сокрушенно митрою трясет: «Как жаль, что добрый пастырь умирает, Но здравствует и процветает тот, Кто не о стаде — о себе радеет; Тот, у кого важнее нет забот, Чем в праздник бражничать со стригалями Да ссориться с почетными гостями; Кто ремеслом пастушьим не владеет И, слепоустый, брезгует трудами, Без коих пастуху не преуспеть! Дела мирские — вот его услада. А коль дерзнет на пастьбе он запеть, Его свирель фальшивит, раня слух. Мрут его овцы от парши и глада. Стоит у них в загоне затхлый дух, И по ночам оттуда за ограду, Которую забыл закрыть пастух, Уносит жадный волк [647] ягнят из стада, [648] И некому, увы, разбой пресечь, Хоть над дверьми висит двуручный меч». Но с сицилийской нимфою своею Спеши назад, Алфей! [649] Умолк тот глас, Чей грозный звук принудил к бегству вас. К нам из долин, где дышится вольнее, Где умеряют ветры, тихо вея, Неистовство пылающего дня, Где быстрые ручьи бегут, звеня, И где апрель в плаще зеленом вымыл Медвяными дождями лик земли, Несите все цветы, что там взросли — Охапки хрупких скороспелых примул, Жасмина и ромашки полевой, Фиалок, роз, гвоздик пьяняще пряных, И гиацинтов рдяных, И буковиц с поникшей головой. Пусть скорбный амарант, нарцисс печальный Нальют слезами чашечки свои И царственным покровом в миг прощальный Устелют море, коим у семьи И сверстников наш Люсидас похищен. А мы, чтоб отдых дать себе от мук, В догадках утешения поищем. О горе, где теперь наш юный друг? Где носят волны прах его холодный? Быть может, у Гебридов, в царстве вьюг, Он увлечен водоворотом в бездну К насельникам ужасным тьмы подводной, Или, не слыша зов наш бесполезный, Под легендарным Беллерусом спит, [650] Близ той горы, откуда страж небесный [651] К Наманке и Байоне [652] взор стремит? Архангел, сжалься! Пусть нам из пучины Доставят тело милое дельфины! [653] Но, пастухи, смахните слезы с глаз. Довольно плакать, ибо друг наш милый Жив, хоть и скрылся под водой от нас. Так в океане дне́вное светило, Когда оно урочный путь свершило, Скрывается, дабы́ в свой срок и час С чела небес опять сверкнуть алмазом. Уйдя на дно, наш друг вознесся разом По милости творца земли и вод К нездешним рекам и нездешним кущам, Где хор святых угодников поет Хвалу перед престолом присносущим. Там нектаром с кудрей он смоет ил, Забудет, что когда-то слезы лил, И в царстве, чей покой и мир блаженный Оберегает сонм небесных сил, Упьется радостью неизреченной. Не плачьте ж, пастухи. Уйдя от нас, Стал добрым духом друг наш Люсидас И в этих водах охраняет ныне Тех, кто коварной вверился пучине». Такою песней на дорийский лад [654] Дубраву оглашал пастух безвестный, Пока спускался день, огнем объят, В сандальях серых по дуге небесной; Когда ж погас, отпламенев, закат И солнце в море рухнуло отвесно, Он встал и, синий плащ надев, исчез: С утра ему опять в луга и в лес.

632

Люсидас (Lycidas). — Элегия написана для сборника, посвященного памяти Эдварда Кинга, друга Мильтона по университету. Кинг утонул при кораблекрушении недалеко от берегов Англии летом 1637 года. Сборник был издан в Кембриджской типографии университетскими друзьями Кинга в 1638 году. В этом издании элегия была подписана лишь инициалами автора (J. М.). Под именем Мильтона она появилась в 1645 году в его первом сборнике. Люсидас (Ликид) — имя пастуха в античных пасторалях (Феокрит. Идиллии, VII; Вергилий. Буколики, IX).

633

О девять дев… — обращение к Пиэрийским музам, жившим у Олимпа.

634

Мона — древнее название острова Мэн в Ирландском море. В фольклоре и в поэтической традиции дубравы Моны считались любимым местом пребывания друидов.

635

Ди — река на севере Уэльса, впадает в Ирландское море; на этой реке стоит город Честер, откуда начал свое путешествие в Ирландию Эдвард Кинг. Местные предания и сказки населяли долину реки Ди волшебниками и колдунами.

636

…Коль даже Каллиопа не сумела // Спасти от смерти сына своего… — См. «Потерянный Рай», Кн. VII, с. 201 и прим. Голова растерзанного Орфея и его лира были брошены в реку Гебр; потом их подхватили волны моря и вынесли на остров Лесбос (Овидий. Метаморфозы, XI).

637

Неэра, Амариллида — традиционные имена пасторальных пастушек.

638

Слепая фурия — Атропа (см. прим. к с. 377, «Эпитафия маркизе Уинчестер»).

639

Аретуза — нимфа одноименного источника в Сицилии, на родине Феокрита.

640

Минчо (Минций) — река в Мантуе, на родине Вергилия. Обращение к Аретузе и Минцию равносильно призыву к музам буколической поэзии.

641

Герольд пучины — морское божество Тритон; трубя в раковину, он успокаивает или волнует море.

642

Гиппотад (греч. миф.) — Эол, сын Гиппота, повелитель ветров.

643

Панопа — одна из нереид.

644

Кем — река, на которой стоит город Кембридж. Здесь — традиционная фигура, гений-хранитель Кембриджского университета.

645

…Где скорбь запечатлелась, как на том // Цветке, что носит знак ее багровый. — Цветок гиацинт был выращен из крови Гиацинта, любимца бога Аполлона; на лепестках багрового цвета Аполлон в знак скорби начертал собственные вздохи — буквы «Ай-Ай» (греч. возглас скорби: «Увы!»). (Овидий. Метаморфозы, X).

646

…пенитель галилейских вод // С двумя ключами… — апостол Петр. До встречи с Иисусом он был рыбаком в Галилее, и его звали Симон; ему было сказано Иисусом: «…и дам тебе ключи от Царства Небесного…» (Матф., XVI, 19).

647

«Волк» — традиционный в протестантской литературе символ римского духовенства. Конец 30-х гг. — время довольно успешного прозелитизма католической церкви в Англии (течение, которое позднее было названо англо-католицизмом).

648

…Как жаль, что добрый пастырь умирает… // Уносит жадный волк ягнят из стада… — Кинг собирался принять священнический сан; рассуждение о добром и нерадивом пастырях выдержано в духе Евангелий (Матф., VII, 15; Иоанн, X).

649

Но с сицилийской нимфою своею // Спеши назад, Алфей — Алфей — речной бог, влюбленный в нимфу Аретузу (см. выше). Мильтон вновь обращается к музам буколической поэзии.

650

…Под легендарным Беллерусом спит… — то есть возле жилища Беллеруса. Считается, что Беллерус — имя корнуоллского гиганта, придуманное Мильтоном.

651

…Близ той горы, откуда страж небесный… — Очевидно, это «гора святого Михаила», цепь скалистых утесов на юго-западе мыса Лэндз Энд («край земли») в Корнуолле. На вершине этого кряжа находились развалины древнего монастыря. Одна из сторожевых башен имела уступ, называемый «кресло святого Михаила», и местные предания рассказывали о том, что на этом уступе часто видели фигуру святого Михаила, как бы сидящего на страже и глядящего в море.

652

…К Наманке и Байоне… — Ряд комментаторов считает, что здесь имеется в виду испанская Байона на северо-западе Пиренейского полуострова, немного южнее мыса Финистерре («край земли»). На картах первой трети XVII в. названия Наманка и Байона стоят рядом.

653

Пусть нам из пучины // Доставят тело милее дельфины! — Намек на миф о греческом поэте и музыканте Арионе: он был брошен в море пиратами, но дельфин вынес его на берег.

654

…Такою песней на дорийский лад… — то есть в духе пасторальной поэзии; Феокрит и другие сицилийские поэты, авторы буколик (Бион, Мосх), писали на дорийском диалекте древнегреческого языка.

КОМОС [655]

МАСКА

Представлена в замке Ладлоу в присутствии графа Джона Бриджуотера, тогдашнего наместника Уэльса.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Дух-хранитель, появляющийся затем в одежде пастуха Тирсиса.

Комос и его свита.

Леди.

Старший брат.

Младший брат.

Сабрина, нимфа.

655

Комос (Comus) — либретто для маски, представленной в михайлов день 29 сентября 1634 года в замке Ладлоу. Роли двух братьев и сестры исполняли дети лорда Бриджуотера, в возрасте от девяти до пятнадцати лет. Роль Духа взял на себя друг Мильтона, композитор Генри Лоуз. Он же написал музыкальное сопровождение к маске и опубликовал «Комос» в 1637 году, но без имени автора: маска была подписана инициалами J. М. В 1645 и в 1673 годах «Комос» был издан вместе с другими стихами Мильтона.

ГЛАВНЫЕ

РОЛИ ИСПОЛНЯЛИ:

Лорд Брэкли.

Мистер Томас Эджертон, его брат.

Леди Элис Эджертон.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Чаща леса. Входит или низлетает Дух-хранитель.

У звездного порога тех чертогов, Которые воздвиг себе Юпитер, В эфирных безмятежных сферах я Витаю с сонмом вечно светлых духов Над мрачною и суетной планетой, Зовущейся Землею у людей, Где, как в загоне скот, они теснятся, Тщась жизнь свою никчемную продлить, Лишь к выгоде стремясь и забывая, Что слугам добродетели за гробом Воссесть меж небожителей дано. Но кое-кто из смертных все же ищет На праведном пути тот ключ златой, Которым двери в вечность отпирают. Не будь таких, сюда б я не спустился: Я не хочу, чтобы дыханьем смрадным Мои одежды грешный мир пятнал. Но ближе к делу. Кроме высшей власти Над океанскою соленой хлябью, Юпитер при разделе дал Нептуну Омытые морями острова, Которые, подобно ожерелью, Нагую грудь пучины украшают; А тот их роздал божествам подвластным Пускай корону из сапфиров носят Да потрясают крошечным трезубцем. Бог синекудрый за собой оставил Лишь здешний остров, ибо остальных Он больше и прекрасней несравненно. [656] Та часть его, что на закат глядит, [657] Наместничество доблестного пэра, Чья твердая десница мудро правит Воинственной и древнею страной. Он вызвал отпрысков своих, которых С младенчества учил искусству власти, Пусть делят с ним теперь ее. Но ехать Должны они сквозь этот дикий лес, Чей сумрак трепет в путника вселяет, И послан я Юпитером сюда, Чтоб отвратить от них, годами юных, Опасность, угрожающую им, А в чем она — я вам сейчас открою. Внемлите ж, ибо этого никто Ни во дворцах, ни в хижинах не слышал Ни от новейших, ни от древних бардов. Когда морских разбойников этрусских В дельфинов превратил тот бог, что первым Из алых гроздий выжал сладкий яд, [658] Направился вдоль берегов тирренских [659] Он к острову волшебницы Цирцеи. Рожденная от Солнца, [660] обладала Она вином, которого отведав Свиньею становился человек. Юнцом кудрявым в плющевом венке Пленилась нимфа, и у ней от Вакха Родился сын, [661] обличьем на отца, А сердцем и душой на мать похожий. Был Комосом он назван, и скитаться, Войдя в года, отправился, и долго Бесчинствовал меж кельтов и иберов, [662] Пока не поселился в здешних дебрях, Где мать свою в науке чародейства Под кровом мглы зловещей превзошел. Волшебное питье в хрустальном кубке Он предлагает путнику, который От взоров Феба изнемог, [663] и если Увы, воздержность свойственна немногим! Тот согласится жажду утолить, Его лицо, подобье лика божья, Становится немедля мордой тигра, Медведя, волка, вепря иль козла, Хоть тело остается человечьим. И — что всего ужасней — сам несчастный Не замечает своего уродства, Но мнит, что он красивее, чем прежде, И с наслажденьем в чувственной грязи Валяется, забыв друзей и ближних. Поэтому, когда пересекает Тот, кто богам угоден, эту чащу, Я, словно метеор, с небес свергаюсь, Чтобы его спасти от западни, Как сделал ныне. Но сперва мне надо Свои одежды из лучей Ириды [664] Сменить на грубый плащ, как будто я Слуга владельца здешних мест, пастух, Чья кроткая свирель смиряет ветер, А песня заглушает шум дубрав: Коль стану с горцем, стерегущим стадо, Я схож обличьем, легче будет мне Прийти на помощь в нужную минуту Тем, кто попал в беду. Но чу! Шаги! Толпа сюда валит. На время скроюсь.

656

…Лишь здешний остров… — Имеется в виду Англия, под Нептуном же подразумевается монарх английский.

657

Та часть его, что на закат глядит… — Уэльс, наместничество лорда Бриджуотера.

658

…тот бог, что первым // Из алых гроздий выжал сладкий яд… — Дионис; пираты хотели заковать его в цепи и продать в рабство, но Дионис превратил их в дельфинов.

659

…вдоль берегов тирренских… — то есть вдоль западного побережья Италии.

660

Рожденная от Солнца… — Волшебница Цирцея (см. «Потерянный Рай», Кн. IX, прим. к с. 261) была дочерью бога солнца Гелиоса.

661

…и у ней от Вакха // Родился сын… — Происхождение греческого бога пиршеств Кома (Комоса) от Цирцеи и Диониса — плод мифотворчества Мильтона.

662

…Бесчинствовал меж кельтов и иберов… — то есть во Франции и Испании.

663

…От взоров Феба изнемог… — от лучей солнца.

664

Ирида — греческая богиня радуги.

Входит Комос, в одной руке у него волшебный жезл, в другой — кубок. За ним, в сверкающих нарядах, множество чудовищ — мужчин и женщин с головами диких зверей. Их буйная ватага выскакивает из лесу с оглушительным шумом, в руках у них факелы.

Комос

Скликают пастухи стада: Взошла вечерняя звезда. Квадрига огненного Феба В Атлантику низверглась с неба, И только сумрак звездных стран Лучом последним осиян, И на восток направить снова Свой бег светило дня готово. Это значит, что для нас Наступил веселья час, Время пиршеств, танцев, пенья, Дерзости и наслажденья, Время плесть венки и пить, Время благовонья лить. Дремлют Мудрость и Стыдливость, Впала Сдержанность в сонливость, Старость улеглась в кровать. Некому нас поучать. Закружимся же свободно В вихре пляски хороводной, Как бессонный хор планет В смене дней, недель и лет. Встают и рушатся валы морские Танцуют моррис месяц и стихии. На отмелях, одетых мглой, Резвится фей и эльфов рой. Цветы себе вплетают в косы Русалки у речного плеса, Где их баюкает волна. Ночь дается не для сна, А для сладких жертв, без меры Приносимых в честь Венеры. Ей служить и мы начнем. Лишь днем зовется грех грехом: Что незаметно, то безгрешно. Приди ж сюда из тьмы кромешной, Ночных безумств богиня, Котито́, [665] Чье имя не дерзнет назвать никто, Пока, как из драконьей пасти пламя, Мрак из Аида не пополз клубами. Мчись быстрей с Гекатой [666] к нам, Ревностным твоим жрецам, На черной, словно туча, колеснице И с нами будь, пока творится Наш таинственный обряд И на нас не бросит взгляд С высей Индии Аврора, Эта сплетница, которой Солнцу невтерпеж донесть Обо всем, что было здесь. В круг, друзья, тесней сплетитесь, В пляску буйную пуститесь!

665

Котито́ — фракийская богиня; оргии в ее честь, называвшиеся котиттиями, были сходны с вакханалиями в честь Диониса-Вакха.

666

Геката — здесь призывается и как богиня луны, и как ночная колдунья.

Танец.

Прервите танец! Робкие шаги Неподалеку слышу я. Укройтесь В тени деревьев, чтоб нашим многолюдством Пришельца не спугнуть. Мое искусство Мне позволяет угадать в нем деву, Застигнутую темнотой в лесу. Сегодня я свое пополню стадо И мать мою Цирцею превзойду. Пора! Я в ход пущу всю силу чар, Наполню воздух звуками заклятий, Иллюзиями жертву ослеплю, Внушу ей мысли ложные… Но вдруг Причудливый наряд мой и безлюдье Ее насторожат? Нет, так не будет. Она не убежит — я слишком ловок. Завесой доводов красноречивых И маской показного дружелюбья С учтивостью свой умысел прикрыв, Вотрусь я к ней, неопытной, в доверье И завлеку ее в силки. Как только Пыль тайных чар я ей в глаза пущу, Простушка запоздалым селянином Меня сочтет. Но здесь уже она. Укроюсь. Может быть, расскажет дева, Какой нуждой сюда приведена.

Входит леди.

Леди

Шум шел отсюда, коль мне верен слух, Мой проводник единственный. Хоть явно То были звуки буйного веселья, Которому под флейту иль свирель Невежды-поселяне предаются, Когда, бесчинной пляской славя Пана, [667] Богов благодарят на лад свой грубый За полные амбары и овчарни. Боюсь я ночью встретиться с толпой Хмельных гуляк, но кто же, кроме них, Укажет мне, куда сквозь эту чащу Я робкие стопы должна направить? Увидев, что от долгого пути Я выбилась из сил, мои два брата Устроили привал меж здешних сосен И отошли, чтоб, как они сказали, Нарвать мне свежих ягод иль иных Даров лесной гостеприимной сени. То было в час, когда в одежде серой И сером клобуке, как пилигрим, Встал вечер позади квадриги Феба. Я жду их и тревожусь все сильней. Что с братьями моими? Вероятно, Зашли они чрезмерно далеко, И у меня украл их мрак-завистник. Нет, ночь-воровка, не с благою целью В свой потайной фонарь ты прячешь звезды, Светильники, которые природа, Нетленным маслом вечности заправив, Подвесила на небесах, чтоб путь Указывать скитальцам одиноким… Но вот и место, где, как мнилось мне, Отчетливо был слышен шум веселый. Как! Ни души во мгле? Что это значит? Вновь оживают в памяти моей Истории о мрачных привиденьях, О духах, нам кивающих из тьмы, О голосах незримых, нас зовущих На берегах и отмелях пустынных. Однако добродетельную душу, Которой провожатым служит Разум, Лишь растревожить, но не устрашить Такие мысли могут. Да пребуду Я под охраной Веры ясноокой, Надежды с белоснежными перстами И Непорочности. Я вижу их С собою рядом, как живых, и верю, Что если будет нужно, бог верховный, Для коего и силы зла — всего лишь Орудия небесного возмездья, Благого духа в светлом одеянье Пошлет, чтоб жизнь и честь мою спасти… Но что это? Мне, кажется, легла На землю тень серебряная тучки. Да, это тучка, что плывет в ночи, Бросая слабый отблеск на деревья. Едва ли братья мой услышат зов, Но все же вновь его подать рискну я: Они, должно быть, где-то здесь, и мне Не терпится их поскорей увидеть.

667

Пан — аркадский бог лесов и рощ, покровитель пастухов.

(Поет.)

О Эхо, [668] чья отчизна — край счастливый, Где извивает Свое русло́ Меандр [669] ленивый, Не видела ль ты меж ветвей, В тени которых соловей Тебе, незримой, душу изливает, Двух юношей, столь царственных на вид, Что твой Нарцисс их не затмит? Ах, сделай милость, Скажи, не ты ль красавцами пленилась И прячешь их теперь, Царица звуков, сфер эфирных дщерь? Ответь, о нимфа, на вопрос мой честно, И пусть твоим словам завторит свод небесный!

668

Эхо — нимфа, полюбившая прекрасного юношу Нарцисса; от безответной любви она вся высохла, так что от нее остался один лишь голос (греч. миф.).

669

Меандр — извилистая река в Малой Азии.

Комос

Ужель могли в груди из тленной персти Родиться столь божественные звуки? Нет, что-то неземное там живет И заявляет о себе, наполнив Гармониею воздух потрясенный. Как сладостно на крыльях тишины Напев взлетает к гулким сводам ночи! Как ворон мрака, прирученный им, Ему умильно внемлет! Часто слышал Я трех сирен и мать мою Цирцею, Когда с толпой наяд в венках цветочных Своим волшебным пением они В Элисий душу жертвы увлекали. [670] Их слушая, рыдала даже Сцилла, И хриплый лай ее на миг смолкал, И затихала злобная Харибда. [671] Но песня их лишь усыпляла чувства, Вливая в кровь бездумья сладкий яд, А вот такое трезвое блаженство, Восторг столь чистый нынче в первый раз Изведал я! Пора. Окликну деву. Пусть станет королевою моей! Привет, о чудо красоты нездешней, Затем что вы, конечно, родились Не в этом диком крае, если только Вы не подруга Пана иль Сильвана, [672] Богиня рощ, чья песня отгоняет Туманы вредоносные от них.

670

…Своим волшебным пением они // В Элисий душу жертвы увлекали. — Сладкозвучным пением обольщали людей сирены. Мильтон присоединяет к ним и Цирцею, которая не наделена этим свойством в мифологии. По Гомеру, сирены жили на острове, лежащем между островом Цирцеи и Сциллой.

671

Сцилла и Харибда — два мифических чудовища, обитавших в проливе между Сицилией и Италией.

672

Сильван — римское божество лесов и полей, отождествлялся с греческим Паном.