Повелитель монгольского ветра (сборник)
Шрифт:
Унылый Петро с готовностью отправился на кухню и вскоре принес пару бутылок чирчикского пива в запотевших бутылках и тарелку с рыбой.
– Ау, ты как, Мансур, – начал он, слегка похмелившись и заметно повеселев, – натянул эту, в красном платье?
Оживший Мансур только довольно сощурился – мол небось у нас не сорвется…
– Давай теперь я схожу, – предложил он приятелю и отправился на кухню сам.
Над белыми загаженными скатертями пылилась картина «Утро стрелецкой казни». После праздников именно под ней предпочитали опохмеляться жители городка, и трудно было отличить тогда нарисованных
В задней комнате ресторана, в отдельном зале, куда допускались лишь избранные, сидели несколько человек. На столе грелась водка «Юрий Долгорукий», выписываемая для дорогих гостей из Москвы, плавились паюсная икра и балык, пиво «Туборг» в зеленых бутылочках покрывалось бисеринками пота.
Двое гориллообразных «четких» пацанов с коротко стриженными волосами, начинавшимися почти от бровей, стерегли двери. Когда они отворачивались, было видно, что затылки у них стекали прямо в плечи.
За столом, не закусывая и не выпивая, сидят Бек-хан и Мясник, на другом конце, на почетном удалении, – люди Мясника, Граф, Вареный и Ферт. Эти тоже молчат, но закусывают и выпивают.
– Ладно, Хан, ничего не поделаешь, – наконец нарушил тишину Мясник и налил соседу и себе водки. Влага из горлышка с дозатором стекала медленно, неохотно, как бы раздумывая: а стоит ли быть выпитой в такую жару? – Так что, Ханчик, обстоятельства изменились, сам понимаешь…
– Ты хочешь сказать, что больше платить не будешь? – медленно произнес Бек-хан, не отреагировав на приглашающий жест хозяина выпить и закусить.
– Не могу, дорогой, пойми, нечем! Подмяли под себя пришлые, весь бизнес у них на контроле, а тебе отдельно велели передать – или иди к нам, то есть к ним, брат, или работы тебе нет…
– Быстро же ты, Мясо, переметнулся… – произнес Бекхан, не сводя немигающих зрачков с переносицы собеседника.
– Да пойми, Бек, мы же с тобой столько знакомы! Я платил исправно, я все делал, сам знаешь. Но вас всего ничего, а за ними даже менты. Че я, в натуре, поделать могу? Договорись с ними, опять буду платить тебе, какие проблемы?
Тягучая, словно сомлевшая в духоте, пауза повисла в зальчике. Даже троица на том конце стола устала выпивать и замерла как бы в полузабытьи восточного полдня, когда нельзя ни ходить, ни работать, ни думать, а только, закутавшись в ватный чапан, полулежать в чайхане над арыком и ощущать, как иссушающий жар, просеянный сквозь тент, давит сверху, а леденящая прохлада быстрых вод щекочет тело снизу, сквозь неплотно пригнанные доски пола… В такие минуты особенно ясно понимаешь, что жизнь – это просто яркие картинки, чередующие друг друга на экране неплотно сжатых век, что спешить не нужно никогда и никуда, а нужно просто вот так полулежать, полусидеть и вдыхать запах жарящихся шашлыков, смешанный с чуть уловимым запахом дурман-травы, и прихлебывать кок-чай из пиал, налитый до половины, «с уважением», – потому что наливать до краев здесь значит не уважать гостя, ибо как он будет держать горячую пиалу?
Мухи, мухи, оказывается, живы и, чуть шевеля крылышками, ползают по ломаным кускам серого сахара и кистям винограда, и шкуркам инжира, и кроваво-красным зернышкам граната – отдыхай, ешь, пей и чуть лови краем уха, уголком задремавшего
– Потому что их нет. Есть только середина… – прервал паузу Мясник: – А только знаешь че, Бек-хан… У них власть, сила, че ты кобенисся? Иди к ним со своими пацанами, и опять все будет чики-чики…
– Я, Мясо, в жизни жопу никому не лизал. – Бек-хан поднял темные глаза. – Да и сам знаешь – на нас на всех дела да побеги висят, на каждого, считай, по червонцу отломится, значит, они и будут меня всю дорогу на этом крючке держать…
– Ну не знаю, не знаю, не знаю… Я-то что могу поделать, сам посуди?
Бек-хан долго сидит, глядя, как мухи исследуют осетрину, потом встает:
– Ладно. Пока.
Когда он уже подходил к дверям, его окликнул Ферт:
– Эй, Хан! Сыграть напоследок не хотишь? – Бек-хан повернулся и, посмотрев на ухмыляющуюся рожу окликнувшего, на кучу долларов между тарелок, на колоды нераспечатанных карт, ответил:
– Ну если напоследок…
– Шурочка, Шурочка, подай-ка холодненькой! – засуетился Вареный, и крутобокая официантка, улыбаясь, поставила на стол бутылку из морозилки.
– Что играешь? – спросил Ферт, жадно покосившись на «котлету» баксов, что Бек-хан, достав из кармана, положил перед собой. Тот отсчитал часть и кинул на круг:
– Штука.
Ферт достал свою и сдал, с треском распечатав колоду и тщательно перетасовав.
Бек-хан сидел вроде бы безучастный.
– Девятнадцать, – открыл он свои карты.
– Твоя взяла, – с сожалением процедил Ферт. – Играешь?
– На обе, – ответил Хан. И вдруг быстрым, как у змеи, движением он схватил Ферта за руку: – Ты что, падло, делаешь?!
В зажатой руке Ферта предательски торчал туз пик.
– Ты че, ты че, Ханчик? Да я шутю, шутю, – заюлил Ферт. – Ну, хочешь, ты сдавай…
Бек-хан перетасовал колоду.
– Двадцать! – радостно заржал Ферт. – Двадцать, Ханчик!
– И у меня, – ровно ответил тот. – Мои бабки, шанс банкомета…
Взяв деньги, он запихнул их в карман и направился к выходу:
– Ладно, пацаны, бывайте… А у меня дела.
– Эй, Хан, так не по-нашенски! – заголосили за столом. – Пока бабки есть, игру не прерывают…
Бек-хан оглянулся.
– А вы со мной, пацаны, по нашим законам поступаете? – спросил он.
Все замолчали.
Хан покосился на деньги, что еще оставались на столе, и спросил:
– Сколько там?
– Пятерка, Ханчик, еще пятерка есть, – заюлил Ферт.
– Ладно. На все. Сдаю я. – Бек-хан вернулся за стол.
В мертвой тишине, которую не решались нарушить даже мухи, карты ложились на стол с тихим плеском, как мелкий прибой.
– Очко. – Хан кинул карты на стол и протянул руку. – Плати…
Ошеломленный Ферт собрал деньги со своих матерящихся товарищей и протянул Бек-хану:
– На…
Бек-хан хотел встать, но тут к нему прижалась Шурочка:
– Ханчик, миленький, что ты все мимо да мимо? Зашел бы как-нито… – зажурчала она, – чай, раньше дорогу не забывал…
Вареный, повинуясь взгляду Мясника, налил Хану из другой бутылки и сказал:
– Ладно, Хан, фарт твой. Ну, удачи тебе!
– Пить не хочу, – ответил Бек.