Повелители лошадей
Шрифт:
Армия продвигалась далеко за полночь. Освещенные луной фигуры приближались, затем растворялись в темноте. Фырканье лошадей и негромкие разговоры доносились сквозь ночь. Время от времени раздавался глухой удар, за которым следовал горький крик или проклятие и взрыв смеха, когда задремавший всадник падал с седла на потеху своим товарищам. Коджа потерял представление о времени и месте.
— Хозяин, мы остановились. Я застелил твою постель. Голос Ходжа пробивался как сквозь туман, медленно возвращая Коджу в сознание. Над головой ярко светило солнце, но воздух все еще казался холодным и разреженным. Боль, вызванная двадцатичетырехчасовым пребыванием в седле, пронзила каждую мышцу священника, вывихнула спину и бедра. Медленно, волоча ноги по земле, лама, пошатываясь, направился к своей постели.
Образы его последнего кошмара безмолвно пришли к Кодже. — «Кто мой господин?» — задумался он. — «Оганди или Ямун?»
— «Имеет ли значение, что я делаю?» — наконец, спросил затуманенный усталостью разум священника. — «Нет», — последовал ответ, — «важен только сон». Приняв решение и закрыв глаза, Коджа повалился вперед, захрапев почти до того, как коснулся одеял.
* * * * *
Чанар уставился на сцену перед собой. Полупрозрачное изображение армии, растянувшейся по пыльным холмам, заполнило центр палатки. Баялун стояла, наполовину скрытая движущимися изображениями, на противоположной стороне юрты. Между ними находился маленький светящийся кристалл — источник волшебной сцены. — Итак, Баялун, Ямун достиг Оазиса Орхон. Он там — ты можешь определить это по пирамиде из камней рядом с источником. Не пора ли?
— Пока нет. Мы не можем быть слишком очевидными, — предупредила вторая императрица. — Если мы нанесем удар сейчас, подозрение падет на меня, и все будет разрушено. Теперь, когда мы выбрались из мертвых земель, мы можем внимательно наблюдать за ними. Когда придет подходящее время — битва или что-то еще, — тогда мой агент начнет действовать. Она прошла сквозь изображение к Чанару и слегка положила руку ему на грудь. — Терпение, храбрый генерал. Терпение вознаградит нас.
Взгляд Чанара переместился с могучей армии перед ним на Баялун и обратно. Он прикусил губу, чтобы сдержать свое нетерпеливое желание.
— Скоро, очень скоро, — заверила его Баялун. — А до тех пор наберись терпения.
7. Манасс
— Хозяин, — тихо сказал Ходж своим гнусавым голосом. — Хозяин, кахан желает тебя видеть.
Коджа открыл глаза и обнаружил, что смотрит на широкое поле ночных звезд. Он моргнул и осмотрел небо. В одном направлении, насколько он мог видеть, тянулись мерцающие точки. Если смотреть в другую сторону, то свет был перекрыт серебристо-черной грядой вершин — гор, очерченных светом убывающей луны.
— Повелитель Ямун призывает тебя, хозяин, — повторил Ходж.
— Я слышу, Ходж, — ответил Коджа. Опираясь на руки, он медленно приподнялся. Его плечи и спина затекли и болели, но не было ничего похожего на ту агонию, которую он испытывал ранее. Тем не менее, он не думал, что какое-то время сможет прыгать и танцевать. На самом деле, двигаться, сгибаясь как можно меньше, казалось хорошей идеей.
— Помоги мне подняться.
Ходж обнял священника и поднял худощавого ламу на ноги. Коджа неуверенно закачался, слегка пробуя свой вес на каждой ноге, прежде чем отпустить слугу. Удовлетворенный тем, что его колени не собираются подгибаться под ним, Коджа сделал несколько шагов, чтобы осторожно размять сведенные судорогой мышцы. Пока он это делал, Ходж поспешил в юрту за чистой одеждой.
Кодже потребовалось некоторое время, чтобы понять, что этот лагерь стал другим. Его юрта была установлена. Он повернулся по кругу, оглядывая лагерь. Повсюду виднелись тенистые, залитые лунным светом купола — округлые очертания войлочных юрт. Маленькие приветственные костры пылали в пыльной степи среди палаток. Невысокие, приземистые мужчины — Туйганы бродили между кострами.
Сквозь ночь доносились завывания группы музыкантов, скребущие ноты хуура и ритмичный стук барабана из шкуры яка. Внезапно к этой какофонии присоединился певец, завывающий в свойственном степи двухголосном стиле. Каким-то образом он издавал одновременно и низкий гнусавый гул, и пронзительное песнопение. Коджа был рад, что музыканты находились на некотором расстоянии, поскольку он еще не научился ценить тонкостей музыки Туйгана. Все это звучало как визг злых духов, или, по крайней мере, так, по мнению Коджи, звучали злые духи, поскольку он никогда на самом деле не слышал никакого визга.
Ходж вышел из палатки с ярко-оранжевым шелковым одеянием Коджи, которое священник собрал в дорогу. Хотя Ходж находил странным требование своего учителя о чистой одежде, он старался сделать все возможное, чтобы выполнить пожелания священника. Он помог Кодже натянуть халат поверх его запачканных в дороге одежд. Было слишком холодно, чтобы снимать их, даже, несмотря на то, что одежда была покрыта засохшим потом, пылью и жиром. Наконец, приведя себя в порядок, священник направился к палатке Ямуна.
По пути туда Коджа заметил, что солдаты этой ночью, казалось, были в совсем другом настроении. Внешне они были счастливы и жизнерадостны, но священник почувствовал, что под внешней веселостью скрывается мрачное и решительное настроение. Вокруг многих костров воины, развалившись на седлах, пили кумыс из ковшей и обменивались историями. У одного костра солдат с густыми усами держал свой меч между ног и водил по его длине точильным камнем. Яркий блеск металла привлек внимание священника у другого костра. Там, скрестив ноги, сидел другой солдат, перед ним был разложен доспех. Это было прекрасное изделие ручной работы, такой же формы, как и мужской халат, но сделанное из накладывающихся друг на друга чешуек полированной стали. Он тщательно осматривал его, проверяя прочность швов, которые удерживали каждую металлическую чешуйку на толстой кожаной подложке.
Лагерь Ямуна был больше и более тщательно продуман, чем прошлой ночью. Фургон-палатка исчез, и вместо него была возведена юрта Ямуна, выкрашенная белым мелом. Рядом с ней стоял штандарт кахана, и еще одна юрта, почти такая же большая, с рисунком в черно-белую полоску. У двери стоял штандарт поменьше, незнакомый Кодже — шест, увенчанный серебряным полумесяцем и человеческим черепом. Ночных стражей было больше, чем обычно, все в полной броне в стиле Туйган, и напряженно ожидающих.
Коджу поспешно ввели в палатку кахана. Ямун и еще один мужчина, помоложе, сидели в центре юрты, склонившись над низким столом, который стоял перед ними. На подносах рядом с ними стояли чашки с Туйганским чаем и груды обглоданных костей.
Более молодой человек замолчал, когда Коджа переступил порог. Он повернулся и уставился на священника. Его лицо, хотя и было похоже на лицо Ямуна, было более осунувшимся и не так обильно покрыто морщинами. Его правая щека была сильно изрыта оспой, а на лбу виднелся бледный шрам в форме полумесяца. Как и у Ямуна, у незнакомца были рыжие волосы. Локоны мужчины были заплетены в две толстые косы, которые свисали ниже плеч. Концы его кос были украшены серебром и ракушками.
Незнакомец был одет в длинную, плотно облегающую мантию из черного шелка Шу Лунг, и скроенную в стиле солдатского халата. Рельефные узоры, вплетенные в него, придавали халату мерцающую текстуру. С его плеч свисали расшитые бисером красные шнуры, закрепленные чеканными серебряными деталями. Спереди на мантии красными и золотыми красками был вышит змеящийся и прыгающий дракон на фоне моря сверкающих синих и серебряных облаков. На его широком золотом поясе висела сабля в ножнах, покрытых темно-синей глазурью. Коджа был удивлен этим обстоятельством, поскольку немногим посетителям разрешалось носить оружие в юрте хана.