Повести писателей Латвии
Шрифт:
Мирта всплакнула. В прошлом году на день рождения были розы, и пирог нашла на скамеечке. Сегодня никто через двор не проходил — видно было бы. Опять одинешенька, всеми забытая. Мирта продрогла. Нет, нарочно губить себя нельзя, надо одеваться, скотинушка ждет.
Справив все утренние дела, она съела кусок хлеба с салом, накинула на плечи большой платок и села у окна. Непривычно было этак-то бездельничать, прямо чистый грех, да чем ты, старый человек, займешься, если корову выгонять не надо, картошка и овощи убраны. Набрать петли для носка или рукавицы? Так вязать не для кого, к чему и глаза портить.
Так и сидела она, вспоминая времена, когда сама была молодая и сильная, когда подрастали мальчишки. В ушах зазвенели детские голоса. Гедерт и Майгонис хватают первый легкий снег, лепят снежки и кидают друг в друга… Снег прилипает к обувке, где ступишь, там остается черный круг, а ногам делается тяжело, будто поверх ботинок снежные онучи обуты.
Что это? Мирта привстала. Ах, да это ее собственные следы, в хлев и обратно… А вот какая-то фигура все-таки показалась. Идет сюда. Мирта узнала соседку Элгу. Слышала, как она обила снег у порога, без стука открыла дверь на кухню, а у комнаты поцарапалась.
— Входи! — пригласила Мирта.
— Здравствуй, соседушка! Чинно уселась, только поздравления и принимать!
Поставив сумку, Элга вынула сверток и протянула юбилярше:
— С днем рождения тебя! Жаль, нет цветов, прошлой ночью последние снег приморозил. Зато вот в поселке, в столовой, продавали ватрушки, совсем теплые были. Может, не завтракала еще, взгляни-ка!
Она вынула из сумки большой бумажный кулек и положила на стол.
— Ела я, не хочется. А тут что? — Мирта пощупала сверток.
— Разворачивай, увидишь!
На колени старушки скользнул шелк.
— Не успею я всех платков сносить, — вздохнула она. — Помру — назад получишь.
— Опять ты про это…
— В ваши годы люди про жизнь говорят, в мои — про смерть. Кому что.
— На почте мне поздравления передали, чтоб тебе отнесла.
— Поздравления, говоришь? — Мирта оживилась.
Элга протянула конверт и две телеграммы. Старая взяла в руки, принялась рассматривать: на одном бланке была большая желтая роза, на другом — ветка с багряными листьями.
— Прочти, не хочется очки искать.
Сверху оказалась та, что с веткой.
— «Пусть твою жизнь придет…» Ага, в твою, значит… «Пусть твою жизнь придет вся красота осени Рижане».
— А сами не могли приехать! — Мирта поджала губы. Конечно, бумагу послать легче.
— Так не воскресенье ведь.
— Их и в воскресенье не было. Картошку не помогли выкопать, ты сама видела, каково мне было… Без вас не знаю, что бы я и делала.
— Мы не могли не помочь. Сами сажали, самим и выкапывать, и все такое… — улыбнулась Элга.
— А они могли не помочь? Как родных детей приняла, на всем готовом… Наверно, осерчали, что лимузин в Ригу не дала.
— Ну и пускай бы себе ехали, соседушка! Машина, на месте стоя, все равно ржавеет.
— Может, и так, и все-таки непорядок это. Береженая вещь завсегда больше служит. Я к своему лимузину привыкла, будто он живая тварь. Это чужому не понять.
— Ну как же не понять.
— Дагния вот не хочет. Холодное сердце, холодное! Хучь бы подошла когда, спросила, мол, у тебя, тетя, ничего не болит?.. Где уж! Какое ей до этого дело! Вот дылду своего стережет, как малого ребенка: чтоб сыт был да чтоб не надорвался. У Мартыня сердце добрее, а тоже — бросил меня с этой ямой. Я уж и ходить, и глядеть в ту сторону зареклась: недоделанная работа что покойник, не преданный земле.
— Мартынь тут не виноват, скорее уж тот, другой. Обещал, да не приехал.
— Начальство распорядилось не закрывать лавку. План надо было гнать.
— Тогда чего ж на последнее воскресенье месяца толоку назначил? Первый год за прилавком, что ли?
— Виноват, не виноват… Чего теперь толковать. Яма как была, так и осталась…
— Жаль, Дауманту некогда было. Может, весной. Правда, там опять сев. А потом сенокос, за ним уборка… и все такое. Сегодня навоз возит. Каспар один дома остался.
— А Хилда где же?
— Уехала к сестре Дауманта, у той событие: сын родился. Не справиться ей со всеми делами, так что мама там немного поживет.
— Значит, сын у Сподры… А ты боишься Каспара одного оставлять? Не натворил бы чего.
— Как же, боюсь, конечно! А что поделаешь, Агра в школе, мне с утра в правление надо было.
— В другой раз приводи ко мне. Мы тут с ним не заскучаем.
— Неплохо бы. Только он у чужих не привык.
— Ничего, обвыкнет… Ну, читай, вторую-то!
— «Нам тебе приехать время не велит телеграмма пусть твой дом скорей летит Олита Ласма Виктор».
— Чего, чего?
Элга повторила.
— Прямо так и написано? Они что, смеются надо мной? Чего это мне время не велит?
— Наверное, ошибка какая-то, — попыталась успокоить ее соседка. — Постой, постой, «нам тебе приехать…» Нам к тебе приехать! Время не велит! «Телеграмма пусть твой дом скорей летит».
— Как это, «пусть мой дом скорей летит»?! Вот так пожелание, будто злому врагу!
— Нет, нет! Тут что-то не так.
— Уж ты проясни, а то я всю ночь не засну.
Элга рассердилась: тоже писаки, шлют старому человеку какую-то китайскую грамоту, поди тут разберись. Чтобы тетя за гаданием время коротала, что ли? Разве не знают, какие нынче телеграфистки!
Она перечитала телеграмму еще раз и, наконец, воскликнула: «Не дом летит», а «в дом летит!» «Телеграмма пусть в твой дом скорей летит!» Додумалась все-таки! — радовалась Элга.
— Тогда так и пропечатали бы, — сказала тетя, слегка разочарованная, что за всем этим крылся такой простой смысл, даже пожелания толкового не было.