Повести
Шрифт:
снаряд из танка будет его. Впереди живых, наверное, уже не осталось, последним притащился оттуда и
упал, обливая кровью станину, командир полка; рядом в канаве бахали из карабинов несколько бойцов -
метили в танковые щели. Возле ящиков уткнулся головой в землю заряжающий Коготков, сзади никого
больше не было. Тогда Сотников на четвереньках сам бросился к снарядному ящику. Однако он не успел
доползти до него, как сзади оглушающе грохнуло, тугая волна взрыва распластала его на булыжнике, и
черное удушливое покрывало на несколько долгих секунд закрыло собой дорогу. Задохнувшись от земли
и пыли, он краешком сознания все же почувствовал, что жив, и тут же под лавой земляной трухи, которая
низринулась сверху, рванулся к орудию. Но гаубица уже немощно скособочилась на краю воронки, ствол
взрывом свернуло в сторону, смрадно горела резина колесного обода. И тогда он понял, что это конец.
Он плохо еще соображал, сам уцелел или нет, но чувствовал, что оглох: взрывы вокруг ушли за
непроницаемую толстую стену, другие звуки все разом исчезли, в голове стоял протяжный болезненный
110
звон. Из носа показалась кровь, он грязно размазал ее по лицу и сполз с дороги в канаву. Напротив, за
вербами, тяжело переваливаясь на гусеницах, шел, наверно, тот самый, подбивший его танк. Свежий
утренний ветер стлал черные космы дыма от пылающего трактора, жирно воняло соляркой и тротилом
от взрывов, дымно тлела гимнастерка на плече уже неживого командира полка.
Потрясенный неожиданностью разгрома Сотников минуту осоловело смотрел на ползущие за дорогой
немецкие танки, их номера и черно-белые, выбитые по трафарету кресты. И тогда кто-то дернул его за
рукав, он повернул голову - рядом появилось запачканное сажей и кровью лицо старшины батареи,
который что-то кричал ему и показывал рукой в тыл, куда по канаве бежали бойцы.
Они вскочили и сквозь вонючий дым над дорогой, пригнувшись, также побежали туда...
3
Рыбак обошел мысок мелколесья и остановился. Впереди, на склоне пригорка, в едва серевшем
пространстве ночи, темнели крайние постройки деревни. Как она выглядела отсюда, Рыбак уже не
помнил: когда-то, в начале осени, они проходили стороной по дороге, но в деревню не заходили.
Впрочем, сейчас это его мало заботило - важнее было определить, нет ли там немцев или полицаев,
чтобы ненароком не угодить в западню.
Он недолго постоял возле кустарника, прислушиваясь, но ничего подозрительного в деревне вроде не
было слышно. Донеслось несколько разрозненных, приглушенных ночью звуков лениво протявкала
собака. По-прежнему упруго и настойчиво дул ветер, тихо посвистывая рядом в мерзлых ветвях, пахнуло
дымом - где-то, наверно, топили. Тем временем сзади подошел Сотников и, остановившись, тоже
всмотрелся в сумерки.
– Ну что?
– Вроде тихо, - негромко сказал Рыбак.
– Пошли помалу.
Было бы удобнее и короче свернуть к крайней в этой деревне избушке, что темнела невдалеке, по
самые окна увязнув в сугробе, - там начиналась улица. Но возле крайней всегда больший риск
напороться на неприятность: в конце улицы обычно заканчивают свой маршрут караульщики и патрули,
там же устраивает засады полиция. И он свернул по снегу в сторону. Вдоль проволочной в две нитки
ограды они перешли лощинку, направляясь к недалеким постройкам, тесно сгрудившимся в конце
огородов на отшибе. Это было гумно. Там еще постояли минуту за растрескавшимся углом пуньки или
тока с продранной крышей, прислушались, и Рыбак с оглядкой вышел на пригумье. Отсюда было рукой
подать до низенькой, сиротливо покосившейся избушки при одном сарайчике, куда вела утоптанная в
снегу тропинка. Рыбак сделал по ней два шага, но тут же соступил в снег - на тропке пронзительно
заскрипело под сапогами. За ним принял в сторону Сотников, и они пошли так, по обе стороны стежки, к
избе.
Они еще не достигли сарайчика, как до их слуха явственно донесся стук - во дворе кто-то рубил
дрова, рубил вроде бы с неохотой, вполсилы. Рыбак обрадовался: если рубят дрова - значит, в деревне,
наверно, все тихо, чужих нет. К тому же не надо стучать в окно, проситься впустить - обо всем можно
будет расспросить дровосека. Правда, он тут же подумал, что неосторожностью можно спугнуть
человека - завидев чужих, запрется, тогда попробуй его вытащить из избы. И он как можно тише обошел
сарайчик, переступил через концы брошенных на снегу жердей и вышел из-за угла.
В темновато-серых сумерках двора у ограды кто-то возился с поленом. Он не сразу понял, что это
женщина, которая, заслышав сзади шаги, вдруг испуганно вскрикнула.
– Тихо, мамаша!
– негромко сказал Рыбак.
Растерявшись, она замерла перед ним - низенькая пожилая тетка в грубом, толсто повязанном на
голове платке - и не могла вымолвить слова. Рыбак из предосторожности взглянул на ведущую в сени
дверь, та была закрыта, больше во дворе вроде никого не было. Впрочем, он не очень и опасался - он