Повести
Шрифт:
ступить.
– За мной, за мной держи. По следам, так легче, - издали сказал Рыбак, направляясь в кустарник.
Они долго пробирались по широкой пойменной лощине, пока вылезли из зарослей мерзлого
тростника, отчаянно шелестевшего вокруг, перешли засыпанную снегом речушку и снова пошли лугом,
разгребая ногами рыхлый, глубокий снег. Сотников совершенно изнемог, тяжело дышал и едва дождался,
когда кончится эта болотистая низина и начнется поле. Наконец кустарник остался позади, перед ними
полого поднимался склон, снега здесь стало меньше. Но идти вверх оказалось не легче. Сотникова все
больше одолевала усталость, появилось какое-то странное безразличие ко всему на свете. В ушах
тягуче, со звоном гудело - от ветра или, может, от усталости, и он огромным усилием воли принуждал
себя двигаться, чтобы не упасть.
На середине длинного склона стало и вовсе плохо: подкашивались ноги. Хорошо еще, что снегу тут
было мало, а местами его и вовсе посдувало ветром, и тогда под бурками проступали пыльные
глинистые плешины. Рыбак вырвался далеко вперед - наверно, старался достичь вершины холма, чтобы
оглядеться, - кажется, уже скоро должна была появиться деревня. Но еще не дойдя до вершины, он
остановился. Сотникову показалось издали, что он там что-то увидел, по отсюда ему плохо было видно,
что именно. Снеговой холм полого поднимался к звездному небу и где-то растворялся там, исчезая в
тусклом мареве ночи. Позади же широко и просторно раскинулась серая, притуманенная равнина с
прерывистой полосой кустарника, слабыми очертаниями каких-то пятен, расплывчатых теней, а еще
дальше, почти не просматриваясь отсюда, затаился в темени покинутый ими лес. Он был далеко, тот
лес, а вокруг стыло на морозе ночное поле - если что случится, помощи ждать неоткуда.
Рыбак все еще стоял, отвернувшись от ветра, когда Сотников кое-как приволокся к нему. Он уже не
придерживался его следа - ступал куда попало, лишь бы не упасть. И, подойдя, неожиданно увидел: под
ногами была дорога.
Они ничего не сказали друг другу, вслушались, вгляделись и медленно пошли вверх - один по правой,
а другой по левой колеям дороги. Дорога, наверно, вела в деревню - значит, может, еще удастся дойти
туда, не свалиться в пути. Вокруг простирался все тот же призрачный ночной простор - серое поле, снег,
сумрак со множеством неуловимых теневых переходов, пятен. И нигде не было видно ни огонька, ни
движения - смолкла, затихла, притаилась земля.
– Стой!
Сотников шагнул и замер, коротко скрипнул и затих под его бурками снег. Рядом неподвижно застыл
Рыбак. Откуда-то с той стороны, куда уходила дорога, невнятно донесся голос, обрывок какого-то окрика
вырвался в морозную ночь и пропал. Они тревожно вгляделись в ночь - недалеко впереди, в ложбинке,
похоже, была деревня: неровная полоса чего-то громоздкого мягко серела в сумраке. Но ничего
определенного там нельзя было разобрать.
Замерев на дороге, оба всматривались, не будучи в состоянии понять, действительно ли это был крик
или, может, им показалось. Вокруг с присвистом шуршал в бурьяне ветер и лежала немая морозная ночь.
И вдруг снова, гораздо уже явственней, чем прежде, донесся человеческий крик - команда или, может,
ругательство, а затем, разом уничтожая все их сомнения, вдали бабахнул и эхом прокатился по полю
выстрел.
Рыбак, что-то поняв, с облегчением выдохнул, а Сотников, наверно, оттого, что долго сдерживал
дыхание, вдруг закашлялся.
Минуту его неотвязно бил кашель, как он ни старался унять его, все прислушиваясь, не донесутся ли
новые звуки. Правда, и без того уже было понятно, чей это выстрел: кто же еще, кроме немцев или их
прислужников, мог в такую пору стрелять в деревне? Значит, и в том направлении путь им закрыт, надо
поворачивать обратно.
Выстрелов, однако, больше не было, раза два ветер донес что-то похожее на голос - разговор или
окрик, не разобрать. Выждав, Рыбак сквозь зубы зло сплюнул на снег.
– Шуруют, сволочи! Для великой Германии.
Они еще постояли недолго, прислушиваясь к ветреной тиши, обеспокоенные вопросом: что делать
дальше, куда податься? Будто еще на что-то надеясь, Рыбак продолжал вглядываться в ту сторону, где
во мраке исчезала дорога; Сотников же, отвернувшись от ветра, начинал мелко, простудно дрожать.
108
– Значит, туда нечего и соваться, - решил Рыбак, озадаченно переминаясь на скрипучем снегу. -
Может, давай ложбинкой пройдем? Тут где-то, помнится, еще должна быть деревушка.
– Давай, - односложно согласился Сотников и зябко передернул плечами.
Ему было все равно куда идти, лишь бы не стоять на этом пронизывающем ветру. Чувства его
дремотно тупели, по-прежнему кружилась голова. Все его усилия теперь уходили только на то, чтобы не
споткнуться, не упасть, ибо тогда он, наверное, уже не поднялся бы.
Они свернули с дороги и по снежной целине направились туда, где широким пятном темнел какой-то
кустарник. Снег на склоне сначала был мелкий, по щиколотку, но постепенно становился все глубже,
особенно в низинке. К счастью, низинка оказалась неширокой, они скоро перешли ее и повернули вдоль
зарослей мелколесья, близко, однако, не подходя к ним. Сотников плохо ориентировался на этой