Повести
Шрифт:
на своего убийцу, и слезы отчаяния скатились по его щекам. Вот он и дождался утра и встретил на
дороге немцев! Все кончалось глупо, нелепо, бездарно, как ни в коем случае не должно было кончиться.
Что же ему оставалось? Встать? Крикнуть? Поднять вверх руки? Или тихо и покорно принять эту
последнюю пулю в упор, чтобы навсегда исчезнуть с лица земли?
Он, разумеется, исчезнет, теперь уж ему оставались считанные секунды, за которыми последует
Вечное Великое Успокоение. В его положении это даже было заманчиво, так как разом освобождало от
всех страданий. Но останутся жить другие. Они победят, им отстаивать эту зеленую счастливую землю,
дышать полной грудью, работать, любить. Но кто знает, не зависит ли их великая судьба от того, как
умрет на этой дороге двадцатидвухлетний командир взвода лейтенант Ивановский.
Нет, он не встал, потому что встать он не мог, и не вскрикнул, хотя, наверное, мог бы еще кричать. Он
лишь содрогнулся, когда в утренней сторожкой тишине грохнул одиночный выстрел и еще одна пуля
вонзилась в его окровавленное тело. Она ударила ему в плечо, наверное, раздробив ключицу, но все
равно он не пошевелился и не застонал даже. В последнем усилии он только сжал зубы и навсегда
смежил глаза. С трепетной последней надеждой он слушал приближающиеся на дороге шаги и думал,
что, возможно, еще и не все потеряно, возможно, и удастся. Какой-то самый ничтожный шанс у него еще
оставался. Медленно, очень осторожно, превозмогая охватившую его новую боль, он поворачивался на
бок, высвобождая из-под тела гранату. И он освободил ее как раз в тот момент, когда шаги на дороге
затихли поблизости. Он почувствовал под боком тугой, пружинистый рывок планки, и тотчас неожиданно
звучно хлопнул взрыватель. Немец коротко вскрикнул, очевидно пускаясь наутек, Ивановский успел еще
услышать два его отдавшихся в земле шага и потом ничего уже больше не слышал...
Несколько секунд спустя, когда осела перемешанная со снегом пыль, его уже не было на этой дороге,
лишь небольшая воронка курилась на ветру в одной ее колее; вокруг на разметанном снегу валялись
мерзлые комья земли да за канавой ничком, разбросав по грязному снегу длинные полы шинели, лежал
отброшенный взрывом труп немца. Повозка с растрясенной по снегу соломой опрокинулась набок, в
упряжке, тщетно пытаясь встать на ноги, бился крупный гнедой битюг, а по дороге к деревне бежал
уцелевший обозник.
Сотников
Повесть
Перевод с белорусского автора
М.: Дет., лит., 1987
1
Они шли лесом по глухой, занесенной снегом дороге, на которой уже не осталось и следа от
лошадиных копыт, полозьев или ног человека. Тут, наверно, и летом немного ездили, а теперь, после
долгих февральских метелей, все заровняло снегом, и, если бы не лес - ели вперемежку с ольшаником,
который неровно расступался в обе стороны, образуя тускло белеющий в ночи коридор, - было бы
трудно и понять, что это дорога. И все же они не ошиблись. Вглядываясь сквозь голый, затянутый
сумерками кустарник, Рыбак все больше узнавал еще с осени запомнившиеся ему места. Тогда он и еще
четверо из группы Смолякова как-то под вечер тоже пробирались этой дорогой на хутор и тоже с
намерением разжиться какими-нибудь продуктами. Вон как раз и знакомый овражек, на краю которого
они сидели втроем и курили, дожидаясь, пока двое, ушедшие вперед, подадут сигнал идти всем. Теперь,
однако, в овраг не сунуться: с края его свисал наметенный вьюгой карниз, а голые деревца на склоне по
самые верхушки утопали в снегу.
Рядом, над вершинами елей, легонько скользила в небе стертая половинка месяца, который почти не
светил - лишь слабо поблескивал в холодном мерцании звезд. Но с ним было не так одиноко в ночи -
казалось, вроде кто-то живой и добрый ненавязчиво сопровождает их в этом пути. Поодаль в лесу было
мрачновато от темной мешанины елей, подлеска, каких-то неясных теней, беспорядочного сплетения
104
стылых ветвей; вблизи же, на чистой белизне снега, дорога просматривалась без труда. То, что она
пролегала здесь по нетронутой целине, хотя и затрудняло ходьбу, зато страховало от неожиданностей, и
Рыбак думал, что вряд ли кто станет подстерегать их в этой глуши. Но все же приходилось быть
настороже, особенно после Глинян, возле которых они часа два назад едва не напоролись на немцев. К
счастью, на околице деревни повстречался дядька с дровами, он предупредил об опасности, и они
повернули в лес, где долго проплутали в зарослях, пока не выбрались на эту дорогу.
Впрочем, случайная стычка в лесу или в поле не очень страшила Рыбака: у них было оружие. Правда,
маловато набралось патронов, но тут ничего не поделаешь: те, что остались на Горелом болоте, отдали
им что могли из своих тоже более чем скудных запасов. Теперь, кроме пяти штук в карабине, у Рыбака
позвякивали еще три обоймы в карманах полушубка, столько же было и у Сотникова. Жаль, не