Повести
Шрифт:
109
со вмятинами на щитах, с изодранной гусматикой колес и множеством осколочных шрамов на стволах и
станинах. У второго орудия потек пробитый накатник. Четверых погибших батарейцы везли, в прицепе на
снарядных ящиках, семерых раненых отправили в тыл. Впрочем, это были еще не самые большие
потери - другим батареям досталось хуже. Полковая колонна сократилась едва не наполовину, несколько
орудий осталось на дороге: поврежденные трактора не могли их тянуть, а запасных не было. Теперь
почти всю ночь двигались на восток, и в этом был плохой признак: ПНШ, закуривший из его пачки,
намекнул на окружение, оно и в самом деле было похоже на то. Бойцы не спали все четверо суток,
некоторые, сидя на станинах, немного вздремнули под утро - ночь была самой спокойной порой, если бы
не эта неопределенность в обстановке, черной плахой нависшая над полком. Перед рассветом сделали
короткую остановку в какой-то деревне, навстречу шли пехотинцы; невдалеке, видно было в ночи,
зажженное авиацией, что-то горело ярким, на полнеба, пламенем - говорили, станция. Никто им не
объяснил ничего, видно, командиры знали не больше бойцов, но людям как-то само собой передалось,
что совсем близко ненцы. Вскоре командир полка майор Парахневич повернул колонну на боковую,
обсаженную вербами дорогу. Поехали куда-то на юг. Ночью было спокойнее без авиации, зато они были
слепы и глухи: за ревом тракторов ничего невозможно было услышать, а в летней ночной темноте не
много увидишь. Перед самым рассветом Сотников не выдержал и только задремал на сиденье, как
громовой взрыв на обочине вырвал его из сна. Комбата обдало землей и горячей волной взрыва, он тут
же вскочил: «Комсомолец» сильно осел на правую гусеницу. И тут началось...
Как раз светало, за вербами ярко синел край неба и серело овсяное поле, а откуда-то спереди, от
головы колонны, их начали расстреливать танки. Не успел Сотников соскочить с трактора, как рядом
запылал тягач третьей батареи, провалилась в воронку гаубица. Оглушенный близкими ударами
взрывов, он скомандовал батарее развернуться вправо и влево, но не так просто было вывернуться с
громоздкими орудиями на узкой дороге. Второй расчет бросился через канаву в овес и тут же получил
два снаряда в трактор, гаубица опрокинулась, задрав вверх колесо. Утро осветилось ярким пламенем
горящих тракторов, посадки застлало соляровым дымом - танки расстреливали полк на дороге.
Это было наихудшее, что могло случиться, - они погибали, а вся их огневая мощь оставалась почти
неиспользованной. Поняв, что им отведено несколько скупых секунд, Сотников с расчетом кое-как
развернул прямо на дороге последнюю уцелевшую гаубицу и, не укрепляя станин, едва успев содрать
чехол со ствола, выстрелил тяжелым снарядом. Сначала нельзя было и разглядеть, где те танки:
головные в колонне машины горели, уцелевшие бойцы с них бежали назад, дым и покореженные
трактора впереди мешали прицелиться. Но полминуты спустя между вербами он все же увидел первый
немецкий танк, который медленно полз за канавой и, свернув орудийный ствол, гахал и гахал
выстрелами наискосок по колонне. Сотников оттолкнул наводчика (орудие было уже заряжено),
дрожащими руками кое-как довернул толстенный гаубичный ствол и наконец поймал это еще тусклое в
утренней дымке страшилище на перекрестие панорамы.
Выстрел его грохнул подобно удару грома, гаубица сильно сдала назад, больно ударила панорамой в
скулу; внизу, из-под незакрепленных сошников, брызнуло искрами от камней, одна станина глубоко
врезалась сошником в бровку канавы, вторая осталась на весу на дороге. Сквозь пыль, поднятую
выстрелом, он еще не успел ничего разглядеть, но услышал, как радостно закричал наводчик, и понял,
что попал. Он тут же опять припал к панораме - едва не закрывая собой все ее поле зрения, за дорогой
двигался второй танк, комбат вперил гаубичный ствол в его серое лбище - так близко тот казался в
оптике - и крикнул: «Огонь!» Замковый отреагировал вовремя, выстрел опять оглушил его, но в этот раз
он успел уклониться от панорамы и за пылью перед стволом увидел, как то, что за секунду до выстрела
было танком, хрястнуло, будто яичная скорлупа, и от мощного внутреннего взрыва частями развалилось
в стороны. Неповоротливая, тяжелая, предназначенная для стрельбы из далекого тыла гаубица своим
мощным снарядом разнесла танк вдребезги.
Неожиданно их охватил азарт боевой удачи. Уже не обращая внимания на потери, на убитых и
раненых, что, истекая кровью, корчились на пыльном булыжнике, на огонь, пожиравший их технику, и
град пуль оттуда, из танков, несколько уцелевших расчетов вступили в неравный бой с танками. Тем
временем рассвело, уже стало видать, куда целиться. Несколько пожаров дымно пылали за дорогой:
немецкие машины горели.
Сотников выпустил шесть тяжелых снарядов и разнес вдребезги еще два танка. Но какое-то
подсознательное, обостренное опасностью чувство подсказало ему, что удача кончается, что судьбой
или случаем отпущенные секунды использованы им полностью, что следующий, второй или третий