Повести
Шрифт:
то дядька в пустых розвальнях нерасторопно сдавал под самые окна вросшей в землю избушки. И Рыбак
вдруг со всею реальностью представил: броситься в сани, выхватить вожжи и врезать по лошади - может
бы, и вырвался. Но дядька! Придерживая молодого, нетерпеливого коника, тот бросил взгляд на их
строевого начальника и всю их колонну, и в этом взгляде его отразилась такая к ним ненависть, что
Рыбак понял: нет, с этим не выйдет! Но с кем тогда выйдет? И тут его, словно обухом по голове,
оглушила неожиданная в такую минуту мысль: удирать некуда. После этой ликвидации - некуда. Из этого
строя дороги к побегу уже не было.
От ошеломляющей ясности этого открытия он сбился с ноги, испуганно подскочил, пропуская шаг, но
снова попал не в ногу.
– Ты что?
– пренебрежительным басом бросил сосед.
– Ничего.
– Мабуть, без привычки? Научишься!
Рыбак промолчал, отчетливо понимая, что с побегом покончено, что этой ликвидацией его скрутили
надежнее, чем ременной супонью. И хотя оставили в живых, но в некотором отношении также
ликвидировали.
Да, возврата к прежнему теперь уже не было - он погибал всерьез, насовсем и самым неожиданным
образом. Теперь он всем и повсюду враг. И, видно, самому себе тоже.
Растерянный и озадаченный, он не мог толком понять, как это произошло и кто в том повинен.
Немцы? Война? Полиция? Очень не хотелось оказаться виноватым самому. Да и в самом деле, в чем он
был виноват сам? Разве он избрал себе такую судьбу? Или он не боролся до самого конца? Даже
больше и упорнее, чем тот честолюбивый Сотников. Впрочем, в его несчастье больше других был
виноват именно Сотников. Если бы тот не заболел, не подлез под пулю, не вынудил столько возиться с
собой, Рыбак, наверное, давно был бы в лесу. А теперь вот тому уже все безразлично в петле на арке, а
каково ему-то, живому!..
В полном смятении, с туманной пеленой в сознании Рыбак пришагал с колонной к знакомым воротам
полиции. На просторном дворе их остановили, по команде всех враз повернули к крыльцу. Там уже
стояли начальник, следователь Портнов и те двое в немецкой жандармской форме. Старший полицай
громогласно доложил о прибытии, и начальник придирчивым взглядом окинул колонну.
– Вольно! Двадцать минут перекур, - сказал он, нащупывая глазами Рыбака.
– Ты зайдешь ко мне.
– Есть!
– сжавшись от чего-то неизбежного, что вплотную подступило к нему, промолвил Рыбак.
Сосед толкнул его локтем в бок.
– Яволь, а не есть! Привыкать надо.
«Пошел ты к черту!» - выругался про себя Рыбак. И вообще пусть все летит к дьяволу. В тартарары!
Навеки!
Команду распустили. Рыбак метал вокруг смятенные взгляды и не знал, на что можно решиться.
Полицаи во дворе загалдели, затолкались, беззлобно поругиваясь, принялись закуривать, в воздухе
потянуло сладким дымком сигарет. Некоторые направились в помещение, а один пошел в угол двора к
узкой дощатой будке с двумя дверками на деревянных закрутках. Рыбак боком также подался туда.
– Эй, ты куда?
Сзади с чуткой встревоженностью в глазах стоял Стась.
– Сейчас. На минутку.
Кажется, он произнес это довольно спокойно, затаив в себе свой теперь единственно возможный
выход, и Стась беспечно отвернулся. Да, к чертям! Всех и все! Рыбак рванул скрипучую дверь, заперся
на проволочный крючок, взглянул вверх. Потолок был невысоко, но для его нужды высоты, видимо,
хватит. Между неплотно настланных досок вверху чернели полосы толя, за поперечину легко можно
было просунуть ремень. Со злобной решимостью он расстегнул полушубок и вдруг застыл, пораженный -
на брюках ремня не оказалось. И как он забыл, что вчера перед тем, как их посадить в подвал, этот
ремень сняли у него полицаи. Руки его заметались по одежде в поисках чего-нибудь подходящего, но
нигде ничего подходящего не было.
За перегородкой топнули гулко подошвы, тягуче проскрипела дверь - уходила последняя возможность
свести счеты с судьбой. Хоть бросайся вниз головой! Непреодолимое отчаяние охватило его, он
застонал, едва подавляя в себе внезапное желание завыть, как собака.
Но знакомый голос снаружи вернул ему самообладание.
– Ну, ты долго там?
– прокричал издали Стась.
– Счас, счас...
– Начальство зовет!
163
Конечно, начальство не терпит медлительности, к начальству надлежит являться бегом. Тем более
если решено сделать тебя полицаем. Еще вчера он мечтал об этом как о спасении. Сегодня же
осуществление этой мечты оборачивалось для него катастрофой.
Рыбак высморкался, рассеянно нащупав пуговицу, застегнул полушубок. Наверно, ничего уже не
поделаешь - такова судьба. Коварная судьба заплутавшего на войне человека. Не в состоянии что-либо
придумать сейчас, он отбросил крючок и, стараясь совладать с рассеянностью, вышел из уборной.
На пороге, нетерпеливо выглядывая его, стоял начальник полиции.
Сотников
Повесть
Перевод с белорусского автора
М.: Дет., лит., 1987
1
Они шли лесом по глухой, занесенной снегом дороге, на которой уже не осталось и следа от