Повести
Шрифт:
себе некоторую неловкость оттого, что, вынуждая других на сверхчеловеческий труд, сам шел налегке,
взяв в качестве дополнительной ноши лишь винтовку Пивоварова. Долг товарищества требовал честно
разделить с остальными все тяготы.
Они обошли опушку хвойного леса и снова двигались речной поймой, которая казалась Ивановскому
относительно безопасным участком пути. На карте здесь значились только луга, кустарники или болота,
деревень поблизости не было, и встреча с немцами была наименее вероятной. Две переметенные
снегом дороги они перешли благополучно, теперь оставалась последняя - большое и, конечно, никогда
не пустующее фронтовое шоссе, перейти которое возможно лишь ночью. Но до шоссе еще было
километров пять, и лейтенант, шатаясь от усталости, подождал в темноте Краснокуцкого.
– Ну как?
– Да вот скоро вытянусь. Дали бы глотнуть, что ли?
Лейтенант дал ему флягу, тот сделал несколько затяжных глотков.
– Ну, лучше?
– Вроде бы. Скоро зашабашим?
– Скоро, скоро. Давайте помогу. Вдвоем потащим.
– Да ну, какое вдвоем! Только маяться будем. Уж я как-нибудь... Вроде буран стихает.
Лейтенант огляделся и, к удивлению своему, обнаружил, что буран действительно почти стих. Черное
небо поднялось, отслоясь от земли, внизу лежало спокойное белое поле, странно вспучившееся сочной
ночной белизной, по сторонам опять проступила кружевная вязь кустарников с редкими кляксами
молодых елочек. По-видимому, близилось утро. Отекшей рукой Ивановский достал из кармана часы -
было четверть седьмого.
– Ого! Еще рывок, и конец. Привал до самого вечера.
Новое беспокойство на короткое время придало сил, и лейтенант энергично задвигал лыжами. Шли
вдоль низкорослого, черневшего на снегу верболоза. Не унималась вспыхнувшая досада оттого, что так
не вовремя стихла метель, которая теперь была бы куда как кстати. Без нее перейти шоссе будет
труднее, тем более если они запоздают. По всей видимости, им не хватает какого-нибудь часа темноты, и
этот час может решить все. Генерал в коротком напутствии перед выходом настойчиво советовал
максимально использовать темноту - только ночь сулила им какую-то надежду на успех; днем, обнаружив
их, немцы, конечно, постараются истребить всех до единого. А ночью они еще смогли бы оторваться и
уйти. Что это именно так, лейтенант отлично понимал без доказательств, но все-таки он был признателен
генералу за его заботу и добрый совет, в которых чувствовалось что-то совсем не генеральское, а скорее
отцовское по отношению ко всем им и к лейтенанту тоже. Безусловно, они тоже понимали, что на них
возлагалось. С этой ночи они становились единовластными хозяевами своей судьбы, потому что в
трудную минуту помочь им не сумеет никто - ни генерал, ни сам господь бог. Но всю дорогу в снежной
круговерти этой суматошной ночи лейтенант нес в себе немеркнущий огонек благодарности генералу за
его человеческое участие. Этот огонек грел его, вел и таил в себе желанную надежду на успех...
Три дня назад, околачиваясь при штабе после выхода из немецких тылов, Ивановский более всего
боялся попасть на глаза именно этому придирчивому, строгому и всевластному генералу, начальнику
штаба. Да и не только он - многие в тихой лесной деревеньке, где размещался штаб, с немалой опаской
проходили мимо его высокой, с резными наличниками избы. Генерал был беспощадно строг ко всем
подчиненным, а здесь, разумеется, все, кроме разве командующего, находились в его прямом
подчинении. Одному богу было известно, за что он мог в любую минуту придраться: генерал не терпел
праздношатающихся, нарушителей формы одежды и маскировки, тех, кто не так быстро, как ему
хотелось, исполнял или передавал приказания - мало ли за что может придраться к подчиненному
строгий начальник в армии! Как-то Ивановский явился невольным свидетелем, как генерал распекал
одного полковника за отсутствие каких-то данных на участке левого фланга и как после этого полковник,
в свою очередь, разносил командира разведроты, две разведгруппы которого не возвращались из-за
линии фронта, хотя миновали все сроки их возвращения.
Ивановский здесь был случайным, чужим человеком. За время своей не слишком продолжительной
армейской службы ему не доводилось бывать нигде выше штаба дивизии, и теперь он с интересом
наблюдал в общем тихую и довольно мирную жизнь этого тылового учреждения. Раза два, впрочем, в
деревне поднимался переполох - налетали «юнкерсы»; сброшенные с них бомбы, однако, особого вреда
не причинили, только разрушили пустующий сарай и убили на улице оседланную верховую лошадь. В
остальном все здесь шло мирно и спокойно, разве что иногда начштаба начинал обходить отделы, и
тогда все эти полковники, капитаны и их кропотливые писари приходили в состояние кратковременной
тревоги и сумятицы. Но, наложив пару взысканий, кое-кому выговорив, а кое на кого накричав, генерал
скоро уходил, и в штабе опять все шло как обычно.
69
Перейдя линию фронта, лейтенант появился здесь с двумя уцелевшими разведчиками, так как после