Пойдем играть к Адамсам

Джонсон Мендал У.

– О… – Это был самый важный и доступный для восприятия звук, вырвавшийся из его уст. Она поняла его.

Этот же звук казался единственным достойным ответом. Джон продолжал лежать на ней, и будто вокруг нее одновременно.

– О…

Они лежали неподвижно, глядя на сырую комнату, на грязный линолеум, на потрескавшуюся штукатурку потолка и на покрытые разводами стены. И поскольку была гроза – какой далекой она теперь казалась, – то можно было услышать отдаленные раскаты грома.

– Джон, – она поцеловала его в щеку, – Джонни?

– Что? – произнес он откуда-то из-под ее уха, уткнувшись

ртом в ее волосы.

– Джон, почему ты собираешься убить меня?

Он молчал. Думал, или так казалось. В этой нерешительности таилась опасность. Вопрос был не в том, собирается он убить ее или нет, а в том, почему собирается.

– Джон…

– Я слышу тебя.

– Джон, – она поцеловала его в ухо, – почему, если ты можешь быть вот таким?

– Не знаю, – он уткнулся лицом ей в шею.

– Джон, не делай этого.

Он промолчал.

– Просто скажи, если ты собираешься сделать это со мной.

– Я сказал, что не знаю.

– Нет, знаешь.

– Вообще-то, нет.

– Знаешь.

Некоторые женщины могут сокращать мышцы своего внутреннего органа, чтобы доставить мужчине удовольствие, другие – чтобы защищаться. Барбара ничего об этом не знала, но сделала это, подчинившись древнему инстинкту, и вытолкнула Джона из себя.

– По-че-му?

На мгновение он сник. Лег на нее мертвым грузом, причинив боль ее связанным рукам, которые поддерживали их обоих. Затем внезапно оживился, и Барбара почувствовала движение его рук. Собравшись с силами, он приподнялся на одном локте, чтобы посмотреть на нее.

– Потому что это будет следующим этапом.

– Я никому не расскажу. Обещаю…

– Дело не в этом.

– Я правда никому не расскажу.

– О… – Джон поднял голову, посмотрел за нее и вздохнул. – Это уже не так важно.

– Тогда что важно? – спросила Барбара. – Джон, это же я. Я – человек. Я имею право оставаться собой. Вот что важно.

– Наверное.

– Что значит «наверное»?

– Думаю, это довольно сложно объяснить. Извини.

Похоже, ему действительно было жаль. Он обнял ее с, казалось, довольно искренней нежностью. Его сильные, хоть и детские руки легли ей на плечи, и он поцеловал ее в лоб. Однако все было кончено.

Барбара уже даже не пыталась играть для него свою недавнюю роль.

– Тогда почему это должно стать следующим этапом? – спросила она его.

– Не знаю. Я… думаю, просто все зашло слишком далеко. – Он отпустил ее и, медленно поднявшись, сел на корточки.

Барбара почувствовала холод там, где он ее касался.

– Игра.

– Ага. – Он потянулся за шортами, встал и начал их надевать.

– Ради бога, ответь. Почему?

– Ну… типа, когда ты появилась, первым делом мы подумали, сможем ли мы это сделать. Голова у всех была занята только этим. А потом, когда это случилось и стало скучно, следующим этапом было… – Он пожал плечами. Этим движением он указывал на ее наготу, на ее страх, на только что произошедшее изнасилование. – …это.

За каждым шагом следовал другой. Бобби был прав. Они начали это, потому что могли. Сама возможность этого была непреодолимо привлекательной, вызывала привыкание. Неужели,

чтобы стать палачом, насильником, убийцей, нужны лишь возможность, сила и шанс выйти сухим из воды? Барбара вспоминала прошедшие дни как один сплошной кошмар.

– О…

Джон подобрал с пола свою мокрую рубашку и молчал надел.

– Но почему вы не остановились? Вы же видели, что происходило, видели, что происходит сейчас. Это продолжается до сих пор.

– Наверное, потому, что мы не знали.

– Но сейчас вы знаете!

– Да, наверное. – Он закончил застегиваться и надел мокасины.

– Тогда прекрати это сейчас же.

– Не могу.

– Нет, можешь! – закричала Барбара. – Отпусти меня. Сейчас. Немедленно. Это не займет и минуты. Тогда все закончится, и ты будешь в безопасности. Ты же понимаешь, что это и твоя жизнь тоже. Тебя поймают, что бы ты ни придумал, и ты проведешь остаток жизни в тюрьме. Ты знаешь это.

Выражение лица Джона показывало, что он действительно уже обдумывал этот вопрос и продолжает его обдумывать. А также то, что он смирился с этим риском.

– Ты не станешь это делать. О боже! Можешь, но не будешь. – Барбара снова заплакала. – Он не будет, – воскликнула она, обращаясь к окружающему миру, – не будет, не будет, не будет…

– Слишком поздно. – Джон произнес это без какого-либо сожаления. Он был окончательно потерян для нее.

Барбара подняла глаза, и, хотя лицо Джона казалось ей размытым, она увидела, в каком направлении поплыли его мысли. Они были настолько ужасны, что она обмочила и себя, и спальный мешок. Он думал о… мире, которого она никогда не узнает, о времени (может, оно наступит уже через двенадцать часов?), которое никогда не будет ей доступно. Его мысли простирались за временные границы ее жизни.

Это невероятно, но он думал о чем-то столь обычном, как субботний день или, может, воскресенье, о том, что будет, когда ее уже не станет. А где будет она? На небесах, о которых ей рассказывали? В деревенской канаве, наполовину скрытая сорняками, холодная и окоченевшая? На дне реки? Или в земле?

У Барбары даже не было сил на истерику. Хоть Джон и не смотрел на нее, выражение его лица ошеломляло настолько, что не выпустить себе на ноги струю мочи было невозможно. Барбара даже перестала плакать. Это походило на шок. Ее охватил мертвецкий холод, тело била неконтролируемая дрожь, дыхание стало прерывистым. Ей казалось, что она разучилась моргать. Сухие глаза были широко открыты, взгляд расфокусирован. Она почти не чувствовала, что с ней происходит.

Джон почти машинально снова связал ее лодыжки вместе и примотал их к запястьям. Перевернул ее на бок, застегнул на ней спальный мешок до шеи, а затем затянул его бельевой веревкой, как бы заключив ее в кокон. Потом собрал свои вещи, внимательно осмотрелся, проверив, не допустил ли ошибок, заткнул ей кляпом рот и ушел. Она слышала, как он спускается по лестнице, а затем выходит из дома.

Барбара все поняла.

Она не сбежит. Не умрет. И бродяга, кем бы он ни был, ушел. Больше не было нужды сторожить ее.