Пойдем играть к Адамсам

Джонсон Мендал У.

Барбара открыла глаза и посмотрела на него. Он казался таким милым и невинным, что она почти поняла, что он имеет в виду.

– Неправда.

– Что именно?

– Что это весело.

Бобби промолчал.

– Разве? Разве сейчас весело?

– Ну… не очень, думаю.

Но он не собирался ее развязывать, пока не собирался. Не был готов оставить ее в живых. Барбара замолчала.

Снова прогремел гром. Нервный порыв ветра сотряс домик прислуги. Бобби посмотрел через плечо в окно, и еще какое-то время пытался

взять себя в руки. Он казался таким же одиноким, как и она.

– …Не очень, – повторил он. – Забавно.

– Что именно?

– Например, что все вышло не так, как хотелось бы, – сказал он. – Например, когда мы прикидывали, сможем ли мы это сделать, нам казалось, что мы должны это сделать. Понимаешь? Типа если ты думаешь, что можешь что-то сделать, ты должен это сделать.

– Вы не должны ничего делать. Не должны причинять людям боль.

– Я знаю, что ты хочешь сказать, но… – Бобби вдруг запнулся.

– Мне очень жаль, – произнесла Барбара.

Он дал мне вытянуться, создал комфорт, разрешил говорить. Я не могу мешать ему сейчас, – подумала она.

– Все в порядке, – сказал Бобби.

Она облегченно вздохнула, но он не обратил на это внимания.

– Не знаю, мы будто должны были это сделать. Будто у нас не было другого выбора. – Он замолчал и мрачно посмотрел на нее. – И поначалу все было нормально. Потом стало скучно. А сейчас… – Для Бобби это была довольно длинная речь, и он, похоже, внезапно осознал это. – Я убрал у тебя кляп, потому что очень сожалею.

– О чем?

– О том, что это случилось с тобой.

– Но это же я. – Что-то внутри нее будто щелкнуло, и она изо всех сил потянула за веревки и узлы, удерживавшие ее. – Это я. – Она снова обмякла. – Это… я. Я тебе нравлюсь. Ты же не держишь на меня зла. Просто отпусти меня. Пожалуйста!

– Я отпустил бы, – произнес он, – но не могу. – Казалось, разговор был закончен. Бобби и так знал, что она скажет. Он уперся руками в пол, чтобы встать.

– Бобби, не уходи.

– Я никуда не уйду. Имею в виду, отсюда. Буду поблизости. – Он действительно казался заботливым. – Не бойся.

И снова это прозвучало чудовищно.

– Мне страшно, – сказала Барбара. И она не обманывала. Потянув за веревки, она снова причинила себе боль, и эта боль не прекращалась. Пытаясь вразумить рассудительного, но слабохарактерного Бобби, она увидела возможное будущее, которое тоже вызвало у нее бесконечную боль. Впав в отчаяние, Барбара подняла голову и выкрикнула его имя, но и это не помогло. Она опустила голову и заплакала.

За все время своего плена Барбара ни разу по-настоящему не плакала. Как взрослый человек, до сих пор старалась сохранять достоинство. Но теперь она плакала, и это было безобразно. Грудь судорожно вздымалась и опускалась,

из носа текло, по щекам струились слезы, изо рта неслись нечеловеческие звуки. Она рыдала.

Бобби наблюдал за ней – она видела, что он наблюдает за ней и ничего не предпринимает. Вид у него был расстроенный. Когда рыдания не прекратились – она не могла их сдержать, – он встал, взял свой дробовик и куда-то ушел. Дождь усилился. Доски и гвозди, пол домика прислуги – все двигалось под ней. Нигде в этом мире не было стабильности. Они убьют ее, если смогут, и весь этот мир исчезнет очень быстро. Это не укладывалось у нее в голове.

Но человек – стойкое существо, поэтому плач в конце концов прекратился. Тело самопроизвольно игнорировало боль и отчаяние и восстанавливалось. Боролось за себя. Оставшись одна, Барбара успокоилась и лежала, шмыгая носом, а через некоторое время Бобби вернулся и склонился над ней. Он достал из кармана шорт влажную бумажную салфетку, пахнущую бутербродом, и дал ей высморкаться, а потом этой же салфеткой вытер ей глаза. Барбара подняла на него глаза.

– Бобби…

Как много можно передать одним словом? Как передать, что все закончилось?

– Бобби, просто скажи мне. Почему ты не отпускаешь меня? Сейчас? Что тебя останавливает? Я не хочу умирать.

Лицо Бобби выражало – если не считать беспокойства по поводу бушующей грозы – раскаяние.

– Они бы это не одобрили, – ответил он.

– Они, – сказала Барбара. Дождь хлестал по зданию, и лилово-синий разряд молнии, казалось, ударил где-то совсем рядом. – Они – это никто, Бобби. Ты – тот, кто это делает. Ты делаешь это со мной. Ты начал это. Ты ответственный.

О боже, это все равно что говорить со стеной.

– Мы проголосовали, – сказал он, – и я проиграл.

Долг, демократические принципы, мораль, желание, смятение. Он казался по-настоящему несчастным, юноша, запутавшийся в огромной паутине философии, религии, человеческих взаимоотношений и всего такого.

– Я пытался все время. Я был на твоей стороне, – сказал он, – но теперь я ничего не могу поделать.

– Можешь!

– Ну… Мог бы, наверное.

– Ты можешь! Сделай же это.

– Не сейчас, во всяком случае, – сказал он. По мере усиления бури Бобби нервничал все больше. Постоянно оглядывался по сторонам. Он снова был готов уйти.

Барбара отчаянно пыталась удержать его внимание.

– Бобби, что важнее, я или те другие дети?

– Ну, я сказал, что сделаю свою часть…

– Я или они?

– Они.

После этого, прежде чем уйти, Бобби снова заткнул ей рот кляпом. Сперва он потянулся за хлороформом, но Барбара запротестовала, и они пришли к соглашению. Он засунул тряпку ей в рот так глубоко, что ее едва не стошнило, затем снова заклеил ей губы скотчем.