Пойдем играть к Адамсам

Джонсон Мендал У.

– Что будем делать?

Джон посмотрел на свои руки – чистые, мокрые, мальчишечьи руки, вынимающие ружье, проверяющие и заряжающие его, – и покачал головой.

– Не знаю…

В этот момент раздался раскат грома – еще более отдаленный – и эхом прокатился по дому. Джон запер дверь на засов.

– Убьем его? Выстрелим поверх головы? – спросил Бобби. – Останемся здесь? Я хочу спать. – Одна идея была столь же безнадежной, как и другая, и тон голоса Бобби выдавал это.

– Не знаю. Может, поговорить с ним. Уверен, он не сможет нам навредить.

Разговоры, уговоры, убеждения, бесконечная городская говорильня, болтовня, соглашения, полемика и проволочки. Джон почувствовал кислый привкус во

рту, едва он это сказал. Тем не менее они с Бобби были слишком молоды, чтобы справиться с убийством в одиночку. К тому же рядом не было Дайаны, которая указывала бы, что делать. Возможно, это ей даже не понравилось бы. Но было б весело. Это было бы похоже на настоящую жизнь, а также решило бы проблему.

– Просто поговорим с ним. – Джон вышел из задумчивости. – Выясним, в чем дело. А завтра поговорим с Дайаной.

– Имеешь в виду, просто обойдем вокруг дома и начнем говорить?

– Я уже разговаривал с ним раньше. Не так уж и страшно. – Джон осторожно открыл дверь. Снаружи, конечно же, никого не было. Он шагнул в сорняки.

– Оставим ее здесь одну?

– Придется.

– Э-э-э… сейчас? – спросил Бобби.

– Чем дольше будем ждать, тем хуже. Идешь?

– Ага, – без энтузиазма ответил Бобби.

Они принялись огибать дом – Джон шел впереди – и споткнулись об снесенные ветром ворота. Поскольку элемент неожиданности был утрачен, остаток пути Джон преодолел с включенным фонариком. Сборщик – мужчина – был там, где и сказал Бобби. Ожидал их прихода. Сидя на грязном, старом эмалированном столе, которым когда-то пользовались на кухне, он наблюдал за ними, прищурив от света их фонарика глаза.

– Кто вы?

Тайна Сборщика была раскрыта, и страх у мальчиков наполовину прошел. Теперь, когда они увидели его и когда в руках у них было оружие, игра становилась более интересной.

– Круз, – осторожно ответил он. – Меня зовут Круз.

– Что вы здесь делаете? – в голосе Джона звучали высокие нотки.

– Дождь, – сказал он и пожал плечами. Он не предпринимал попыток уйти. И не был встревожен.

Джон и Бобби продолжали стоять там, где стояли, на открытом месте, вне стен своей крепости, в грязи, несколько неуверенные в себе. Сборщик продолжал сидеть там, где сидел, спрятав ноги от сырости, упершись спиной в стену дома и скрестив руки на большом животе. Его положение было более удобным и защищенным, в позе читалась непринужденность. Между ним и мальчиками проходила нейтральная полоса.

Бобби и Джон молчали, но последний буквально кипел от злости. Они не могли приказать Сборщику уйти и заставить его послушаться. Не могли просто подойти и отдубасить его. Не могли застрелить его. И они не могли позволить ему оставаться там, где он сидел. Тревога за Барбару лежала на них тяжелым грузом. Что сделала бы Дайана?

Джон опустил ружье и небрежно положил его на сгиб руки.

– Есть хотите?

– Есть? – спросил Сборщик с недоверием, хотя и с легким любопытством.

– Еда. – Бобби опустил дробовик, копируя Джона.

– Где? – спросил Сборщик.

– В доме.

– Какая? – Сборщик, казалось, тянул каждое слово.

– Не знаю. Всякая. Мы собираемся перекусить. Мы хотим есть. – Это прозвучало искренне, поскольку было правдой.

– Пошли, – добавил Бобби.

– В дом? – снова протянул Сборщик.

– Там никого нет.

– Они уехали.

– Мы просто остановились здесь на ночлег.

– А, ночлег. – В голосе Сборщика прозвучала ирония.

– Это лучше, чем стоять здесь. – Проявив величайшую на сегодняшний день смелость, Джон повернулся спиной к своему врагу и направился к двери дома. Воодушевленный этим проявлением уверенности, Бобби сделал то же самое.

– Пойдем.

По прошествии какого-то времени за спиной у них раздался какой-то

шум, а затем хруст сорняков и стеблей кукурузы. Сборщик следовал за ними.

– Это может сработать, – прошептал Бобби.

– Заткнись.

У

тром трава и сорняки были вдвойне тяжелыми от дождя и росы, и Дайана стояла на маленьком причале Джона, ощущая себя неряхой. Ее длинные, похожие на ходули ноги промокли, белые носки обвисли, а сандалии были выпачканы в грязи. Кусочки мокрой травы прилипли почти ко всем частям ее тела, даже в тонких белых волосках на руках были пушистые хлопья пуха, принесенного с поля ночной бурей. За спиной у нее молча стоял и дрожал Пол – пребывал в состоянии, которое можно было бы назвать волнением от предвкушения, – и он был такой же помятый и неопрятный, как сестра. После того как он преодолел тропинку, ведущую к дому Рэндаллов, его синие шорты, безупречно чистые пятнадцать минут назад, теперь были в черных разводах и помяты. Позади него, на узком, состоящем из одной доски причале сидела, свесив ноги и глядя перед собой, Синди. Утром того дня, когда это должно было случиться, в воздухе пахло обманом и заговором, но Дайана сдерживала свое разочарование и ждала, с присущей ей скованностью и замкнутостью.

Жестяная банка Джона скребла о покрытые облупившейся краской доски лодки.

– Он провел там ночь, – сказал он.

– Где?

Все говорили театральным шепотом.

– В комнате отдыха. На полу. На спальном мешке. – Джон опорожнил банку и продолжил вычерпывать воду, не поднимая глаз. – Бобби с дробовиком остался в своей комнате, а я вместе с ней – в домике прислуги.

Дайана посмотрела на него и, когда он больше ничего не сказал, решила, что их драгоценная пленница так и осталась ждать, связанная и беспомощная. Тем не менее она испытывала горечь и злость, поскольку всю ночь разбиралась с проблемами, которые большинство семнадцатилетних подростков решить были бы не в состоянии. Помогла Синди испечь торт к возвращению Адамсов (Синди отнеслась к этой затее с презрением), принесла Полу снотворное и заставила его принять его, при этом сохраняла хладнокровие и контролировала ситуацию. Но главной проблемой была та, которую она испытывала с ней самой, с той Дайаной, которая сидела у нее внутри.

В некотором смысле это было новое явление. Как и все остальные, Дайана всегда доверяла внутренней Дайане, их общение имело очень интимный характер. Но эти разговоры или обмены идеями всегда контролировались внешней, которую все привыкли видеть. Одна предлагала, другая воплощала. Дайана задавала тему, фантазию, сиюминутную мечту, а изнутри приходили детали, вариации, все богатое содержание совместного, не лишенного изобретательности, воображения. Это банальное явление она считала уникальным – ведь ей было семнадцать лет – и бережливо прятала его за пеленой своих бледно-серых глаз, будто это был некий источник магии или богатства. Так оно и было на самом деле. Она потерла лампу «что-если», и появился джинн.

Но во время всего этого приключения с Барбарой, с тех пор как Дайана увидела ее привязанной к кровати и поняла, что Свободная Пятерка контролирует ситуацию, этот джинн уже не был таким послушным. Невероятное свершилось – сначала она сказала об этом Полу, а тот проболтался об этом остальным членам Свободной Пятерки. И тут на ум ей пришло нечто еще более невероятное. В голове прозвучала соответствующая фраза. Она напоминала ей физическое чувство, ощущение безграничной радости и силы, и начиналась со слов: «Мы могли бы…» (иногда это звучало как «Я могла бы…»). Воображаемый джинн заговорил с ней, и она на мгновение ослепла, одурманенная потенциалом, скрытым в начале этого предложения. Любопытство возросло, в кончиках пальцев появилось жжение.