Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Корвин-Пиотровский Владимир Львович

* * *

Кто я? Студент средневековый, Поэт бродячий, тайный маг, Иль, волей шумных передряг, Берлина житель бестолковый? Неразрешимые вопросы, Ищу ответ — ответа нет — Так начинается рассвет В тумане первой папиросы. В девятом, разогретой смолкой Иль медом липовым дыша, Приходит муза и, шурша, Колдует над пустынной полкой. Мотив несложный напевает, Заглядывает в дневники, В остывшей печке раздувает Чуть тлеющие угольки, И вот уже пифийским жаром Озарена ее рука, И жертвенным исходит паром Кувшин смиренный молока. Поджарый хлеб, подносик чайный, Цитата пушкинской поры, И на стакане луч случайный Морозно-солнечной игры. И

мыслю я: о, критик старый, Ругатель мой! Что скажешь ты, Когда я мир, для простоты, Сравню с летающей гитарой?

СКРИПАЧКА

Причесан гладко локон черный, Глубокий вырез прям и сух, — Почти враждебно ловит слух Ее смычка полет покорный. Скупые точные движенья Не развлекут и не смутят, И девичий суровый взгляд Как будто полн пренебреженья. Но с каждым звуком глуше, глуше Гудит нестройная толпа, И то, что музыка скупа, Язвительно тревожит душу, И сердце мира не находит, Щемит в предчувствии беды, И темный страх уже обходит Оцепеневшие ряды. Уже далекий холод льется В окрест лежащие дома, Уж в окна белой бурей бьется Сама зима, сама чума. А там, где тень ее прямая Плечом коснулась потолка, — Всё разрушая, всё ломая, Играет буря в два смычка. Так вот зачем так море билось В свои ночные берега — Лети, душа моя. Свершилось, — Ты одинока и нага. И ничего нет в мире целом, Пустая твердь ясна, легка, И только молния смычка Еще дрожит на платье белом. И только смутное движенье Упавшей девичьей руки, И только дикие свистки — Свирепый вопль освобожденья.

* * *

Да будет так. Пусть не увижу Родных могил в родном краю, Но темной злобой не унижу Высокую тоску мою. На чуждых площадях не стану Искать заемного огня, — Свети же мне, веди меня, Звезда бездомного цыгана. Старинной клятвы не нарушу, Не упрекну тебя ни в чем, Молчаньем черным, как плащом, Я ныне облекаю душу.

ПЕГАС

Дымились осенью и стужей Бока широкие коней, Блуждали листья меж корней И косо падали над лужей. За лесом двигались дожди, Земля томилась и грустила, Двойное эхо впереди Начало боя возвестило. Расхлопываясь на дымки, Взвились прицельные шрапнели, И вверх пошли воротники, И ниже сгорбились шинели. Но с каждым выдохом жерла Душа как будто запевала И треск ружья, и скрип седла В слова и ритмы одевала. И вот, качнувшись в стременах, Во власти музыки тревожной, Я заблудился в нежных снах И пал на камень придорожный — О, муза! На полях Волыни Не ты ль мой путь пересекла И трижды сталью обожгла Коня, крылатого отныне?

ЧЕРЕМУХА

Полковник гвардии привычно Пустил кудрявое словцо, И было очень симпатично Его калмыцкое лицо. Глаза и зубы заблестели. Но гром команды — строй молчит, И только сердце где-то в теле Не то что бьется, но стучит. Веселой рысью и галопом Лети, душа, на полный мах, — За командирским Протопопом Не отстает мой карабах. Марш-марш в карьер! Чего же проще? Дай шпору в бок, и шенкеля, — И напрямик через поля Гони к черемуховой роще. О, милая! Вот-вот она, Вся на ладони, вся как надо, — Сантиментальная весна, Грусть романтического сада — Ну и картечь! Лишь пыль и дым, Бойцы и лошади как черти, — Никто б не побоялся смерти, Но бьют, канальи, по живым. Ох, только бы не захромать, — Не выдавай, мой конь ретивый! Теперь — на всем скаку поймать И разом ветку ту сломать Для девушки одной строптивой.

ИЗМЕНА

Ну

и ночевка! Две недели Нас лютый заедал мороз, Подумать, право, — я в постели, И всё в порядке, даже нос. Хозяйка милая не сводит С меня ласкающих очей, И, беспокойный дух печей, Кот плюшевый по креслам бродит. Мотнув упрямой головой — Найдется время пообедать, — Выходит лошадей проведать Отчаянный мой вестовой. Как в идиллическом романе Горит мечтательно свеча, А между тем в ночном тумане Смерть, подозрительно ворча, Взяла прицел на нас заране. Огонь! — И черная дыра В созвездьях северных над нами, Походный воздух со двора Ворвался в комнату волнами, Потрясена, оглушена, Хозяйка как из гроба встала И, ахнув, косы разметала, И рядом падает она — Мой друг, простите ль вы измену Мечтам в тургеневской глуши? Увы, здесь знают счастья цену, Замену слез, любви замену, Движенье бурное души.

* * *

Прости-прощай, счастливый путь, Когда-нибудь и где-нибудь — Валит на палубу народ, Скрипит у мола пароход. Гудит гудок, свистит свисток, Белеет носовой платок. Волна вскипела за кормой, Уходят все. Пора домой. Потуже горло повязал, Неловко с насыпи спустился — Быть может, я не то сказал? Быть может, я не так простился?

* * *

Черт ли с нами шутки шутит, Колобродит, баламутит, Белый снег жгутами крутит, Засыпает все пути. Ни проехать, ни пройти. Потеряешь — не найти. Кто там шарит, ходит, бродит, Кто там с чертом шашни водит, Тычет взводному шиши? Эй, ребята, не греши, В ровном поле — ни души. Не балуй ты, в самом деле, Где там снег? И где метели? Небо сине, месяц май. — Май так май, кровать ломай, Честных девок не замай — Голубое поле пусто, Труп изрублен на капусту, Ноги — в новых сапогах: Прозевали впопыхах. На реснице мертвой — вша. Впрямь не стоит ни гроша Православная душа. С кожей содраны погоны, Над погонами — короны… Так порезать, поколоть Человеческую плоть! — По к'oням! — Верно, крепок их Господь. — В Сионе! — Да, плохое дело вышло, Натворили, в рот же дышло, Не поднять и не собрать. Долго дома будут ждать. Будет караулить почту То ль невеста, то ли мать, — А верней всего, что… В чистом поле майский день, Пять окрестных деревень, Только шпоры трень-трень-трень. Крест и белая сирень… И сирень, и земляника, — Поищи-ка, собери-ка, Алых ягодок нарви, — Руки вымажешь в крови, К ночи высыпят прыщи… — Кто там шепчет? Помолчи! — Справа по три. Трубачи. В трубах — солнце. На попоне Под сиренью белой плоть. О, коль славен наш Господь, Славен наш Господь в Сионе —

РОМАНС

Молчи, цыганская гитара! Жизнь бестолкова и бедна, И нет у нас бесценней дара, Чем твой ужасный дар, война. Как часто в синеве лазурной Я пятен огненных ищу, — О жизни грозной, жизни бурной, О прежней жизни я грущу. И вскоре вовсе опостылит Мне этот безмятежный быт, — Я ранен тишиной навылет, Я нежным голосом убит.

* * *

Пройди сквозь муки и обиды, Все унижения узнай, Кажись благополучным с виду И с каждым солнцем умирай. В соседстве палачей веселых Улыбку весело твори, Но под броней одежд тяжелых Огнем язвительным гори. И в некий час рукой худою Лохмотья тела совлеки И окровавленной звездою Небесный свод пересеки. Стократ рождаясь, умирая, — Стремительный огневорот, — Достигни радужных высот Тебе обещанного рая. И ангелам в одеждах белых, Хранящим райские межи, Как равным братьям покажи Остатки углей обгорелых.