Какая жалкая забаваСачком обшаривать траву, —Вот бабочка, мечта иль слава,Легко задела синеву.Как совершенство невесома,Живой расцветки торжество,С куста на куст, и выше дома,Всё дальше, дальше от него, —Полету солнечному рада,Но высотой уменьшена,Над шорохом большого садаРастает в воздухе она.И кто-то ослепленным взглядомИзмерит прихотливый путь,И кто-то, восхищенный, рядомЗахочет глубоко вздохнуть.Смертельное прикосновеньеНеизмеримой высоты, —Не это ли исчезновеньеЛюбовью называла ты.
* * *
Не
от свинца, не от огняСудьба мне смерть судила, —Шрапнель веселая меняВо всех боях щадила,И сталь граненая штыкаНе раз щадила тоже, —Меня легчайшая рукаУбьет в застенке ложи.В жилете снежной белизныИ в черном фраке модном,С небрежной прядью сединыНа черепе холодномСкрипач, улыбку затая,Помедлит над струною,И я узнаю, — смерть мояПришла уже за мною.И будет музыка дика,Не шевельнутся в зале,И только молния смычкаПадет во тьму рояля.Перчатку узкую сорву(А сердце захлебнется),И с треском шелковым по швуПерчатка разорвется.Я молча навзничь упаду,По правилам сраженья,Суровый доктор на ходуОтдаст распоряженья.И, усмиряя пыл зевак,Чиновник с грудью впалойЗаметит сдержанно, что такНе прочь и он, пожалуй.
* * *
Налево, направо — шагай без разбора,Столетья считай на ходу, —Сирень наступает на башни Самбора,Ночь музыкой бродит в саду.Ты призраком бредишь, ты именем болен,Парчой откидных рукавов,Серебряной шпорой и тем, что не воленБежать от любви и стихов.Как дробь барабана, на гулком паркетеВ камнях самоцветных каблук, —Мазурка до хрипа, до смерти, и этиПризнанья летающих рук…Не надо, не надо, — я знаю заране —Измена в аллее пустой, —Струя иль змея в говорливом фонтанеБлестит чешуей золотой.Ночь музыкой душит, — и флейты и трубы,В две скрипки поют соловьи,Дай сердце, Марина, дай жаркие губы,Дай легкие руки твои.Сад гибелью дышит, — недаром мне снитсяПод бархатной маской змея, —Марина, Марина, Марина, царица,Марина, царица моя.
* * *
Замостье, и Збараж, и Краков вельможныйСегодня в шелку и парче, —На ели хрустальной закат невозможный,Как роза на юном плече.О, польское счастье под месяцем узким,Дорога скрипит и хрустит, —Невеста Марина с царевичем русскимПо снежному полю летит.Сквозь звезды и ветер летит и томится,Ласкает щекой соболя, —Расшит жемчугом на ее рукавицеОрел двоеглавый Кремля —Ты смотришь на звезды, зарытые в иней,Ты слушаешь верезг саней, —Серебряный месяц над белой пустыней,Серебряный пар от коней.Вся ночь в серебро переплавится скоро,Весь пламень в дыханье твоем, —Звенит на морозе венгерская шпора,Поет ледяным соловьем.О, польская гибель в заносах сирени,В глубоком вишневом цвету, —Горячее сердце и снег по колени,И цокот копыт на лету —Всё музыкой будет, — вечерней гитарой,Мазуркой в уездной глуши,Журчаньем фонтана на площади старой,Нечаянным вздохом души —
* * *
Иллариону Воронцову-Дашкову
Повторный осторожный стук,Но никого за дверью нашей —Как солнце над высокой чашей,Над лампой освещенный круг.Я буду ждать. Будильник старыйЕще не скоро затрещит, —На книжной полке тень гитарыИль черный удлиненный щит.Осколок доблести ненужной,Мечты сомнительной оплотГлядит пробоиной наружной,Дырой зияющей, и вот, —Вот входит юноша, вздыхая,Он белое несет
копье,Отточенное остриеКровоточит, не высыхая.За каплей капля ритм дождя,Настойчивый размер паденья, —Так бьется сердце до рожденья,Так, не любя иль не найдя,Мы делим время на минуты,Отсчитываем каблуком,Так на машинке ни о комПисьмо печатаем кому-то —Грааль, Грааль, — мой хриплый голосЗадушен спазмой горловой, —Но ослепительно живойВ дыму табачном реет волос.Один лишь светлый волос твой.
1964
* * *
Когда, возникнув для распада,Над садом падает звезда,И вслед за ней — движенье сада,И вздох и шорохи, — когда —Когда, как в обморок ныряяВ ветвистый мрак, в древесный гул, —И ты, бессвязно повторяя,— Он умер. Кажется, уснул —А кто-то, стул отодвигая,— Он умер — кажется, — вздохнул.О, дорогая, дорогая,Он мертвым пламенем блеснул,Он туго петлю затянул,Стихи на жизнь перелагая,Но сад и поздняя звезда,Листвы прохладной колыханье,И вздох, и шорох, и дыханьеСтихом нахлынувшим, когда —
1960
* * *
В закатном небе, в летней роще,В ручье пугливом иль в углу,Где незаметнее и проще, —Щекой взволнованной к стеклу,Навстречу звездам и туману,Где черной веткой бьешься ты,Не перестану, не устануЛюбить поблекшие черты.Подвешу сердце на пороге,Чтоб осветило, если ночь,Накрою сердцем, если ногиЗахолодели, — но помочь,Пригладить пряди над висками,Бровей коснуться, чтоб теплоГубами, грудью и рукамиВ твои ладони перешло —
* * *
Меня обманывали дети,Я сам обманывал себя,Но по невидимой приметеВслепую узнавал тебя.Ты в каждой буре трепетала,Ты в каждом имени жила,То тенью ласточки влетала,То тенью голоса звала.И уплотненная мечтами,Бессонной ночи эпилог,Ты шевелилась меж листамиМоих рифмованных тревог.И вот — в пустыне аравийской,За письменным моим столом,Стоишь звездой калифорнийскойНад восковым уже челом.
1961
* * *
На нашем маленьком вокзалеИ ты придешь меня встречать,И что бы рядом ни сказали —Ты будешь слушать и молчать.И вот — четыре капитанаКак Гамлета меня внесут,В плащ Эльсинорского туманаМеня, вздыхая, завернут.Все обвиненья и угрозы,Все подозрения забудь, —Без страха положи мне розыНа окровавленную грудь.Постой. Теперь в последнем плачеПризнай, скажи, подай мне знак,Что быть и не могло иначе,Что только так — О, только так!
* * *
Для последнего парада,Накреня высокий борт,Резвый крейсер из КронштадтаВходит в молчаливый порт.И с чужой землей прощаясь,К дальним странствиям готов,Легкий гроб плывет, качаясь,Меж опущенных голов.Правы были иль неправы —Флаг приспущен над кормой, —С малой горстью русской славыКрейсер повернул домой.Брызжет радостная пена, —Высота и глубина, —Лишь прощальная сиренаВ синем воздухе слышна.Час желанного возврата(Столько звезд и столько стран), —В узком горле КаттегатаСеверный залег туман.И до Финского залива,Сквозь балтийский дождь и тьму,Бьет волна неторопливоВ молчаливую корму.И встают, проходят мимоВ беглой вспышке маякаБерега и пятна дыма,Острова и облака.