Позывные дальних глубин
Шрифт:
Не трудно догадаться, что хозяйки давно уже не было в этих стенах.
Но дух её витал здесь, напоминая о прежнем семейном благополучии и покое.
— Аккуратный дедок, основательный, хоть и выпить не дурак, — высказал Егор своё суждение, задерживаясь взглядом на фотографии.
— Уж не без того, — согласился Шурик. — А вообще, с гонором: на телеге его и за версту не объедешь, — и уточнил. — Когда-то считался лучшим водолазом на флоте. Можно сказать, ходячая история нашего ЭПРОНа.
Появился Николай Иванович, держа в одной руке миску с малосольными огурцами, а в другой — блюдо с копчёными бычками. При этом
Егор с удовольствием подумал, что давнишнее чутьё и на этот раз его не подвело: бычки были отменными — крупные, с капельками жира на золотисто коричневой кожице.
Старик принялся деловито доставать из шкафчика гранёные стопарики, тарелки, вилки. Всё это он с какой-то скрупулезной тщательностью, будто на семейном торжестве, любовно разложил и расставил, придирчиво оглядел ещё раз, и только после этого призывно глянул на офицеров.
Однако Шурик, вероятно наученный горьким опытом, решительно сдвинул всю посуду на край стола и раскатал по нему жёсткий лист ватманской бумаги, который так же отыскался в его объёмистой сумке.
— Сперва займёмся делом, — сказал он твердым командирским тоном, не терпящим возражений, — а уж потом расслабимся. Давай-ка, мичман, ещё раз уточним местоположение транспорта на грунте и где лучше, на твой взгляд, крепить понтоны.
И старик от такого лестного напоминания мгновенно преобразился, будто вновь почувствовал на своих плечах приятную тяжесть мичманских погон. И куда только подевался его показной гонор. Он по-флотски чётко, со всей серьёзностью отрезал «есть», распрямляясь перед старшими в звании, как приучен был это делать за всю свою многолетнюю корабельную службу.
А Шелаботин, неколебимый в своем командирском величии и долге, кивнул старику на стул, дозволяя садиться рядом. Егор же при этом еле сдерживал улыбку, полагая возникшую ситуацию более наигранной, чем естественной и подходящей к данному случаю. Но потом догадался, что Николай Иванович, безусловно подчиняясь Шелаботину как командиру, невольно обнаруживал свое привычное состояние — готовность служить флоту до «деревянного бушлата», до последнего «оборота винта» своего старого сердца.
«Бог мой! — подумал Егор. — А ведь таким дедком вполне сейчас мог бы стать мой батя… не прими лишь его тогда, в сорок втором, черноморская вода. И Непрядову уже иначе, со странным чувством сострадания, нежности и, вместе с тем, горделивого обожания взглянул на помолодевшего, воспрянувшего духом старика.
Николай Иванович достал очки, натянул кривые дужки на свои оттопыренные уши и с готовностью глянул на офицеров.
Втроем они склонились над чертежом, где был чётко прорисован рельеф дна с изображением лежащего на грунте транспорта «Ветлуга».
— Посудина завалилась на правый борт, — говорил старик, тыча корявым пальцем в чертёж. — В этом и вся загвоздка. Так вот запросто её тросами не зацепишь, тут помозговать надо.
— А сколько вы тогда подвели понтонов? — вопрошал Шелаботин, будто экзаменуя старика.
— По восьми с каждого борта.
— А надо было сколько?
Старик задумался, поглаживая широкой пятёрней смуглую лысину. Потом отвесил ладонь, как бы пробуя на ней подъёмную силу понтона и ответил:
— Да ведь… дополнительных надо было бы сверху навесить на тросах еще пары две, а то и три.
— Ну и чего же вы?..
— Так ведь не было тогда лишку, — оправдывался старый водолаз. — Все, какие есть, понтоны задействовали.
Шелаботин кивнул, принимая к сведению оправдания старика и сказал:
— А вообще ты прав, Николай Иванович, именно на четыре понтона надо было увеличить подъёмную силу. Наши инженеры примерно так и посчитали, — и с этими словами протянул деду карандаш. — Обозначь-ка мичман, как вы тогда предполагали крепить дополнительные троса.
Старик засопел, морща лоб и с трудом припоминая, как они в далекие сороковые годы пытались «оторвать» транспорт от грунта и, придав ему соответствующую положительную плавучесть, поднять на поверхность моря.
Егор мало вслушивался в разговор, который его, в сущности, не очень-то касался. Он с напряжением вглядывался в лист ватмана, где были помечены все находившиеся на дне вокруг транспорта посторонние объекты. Егор видел отметки крестиком, принадлежавшие останкам двух самолетов — вероятно тех самых, которые бомбили транспорт, а затем были сбиты корабельными комендорами. Обозначено было местоположение затонувших шлюпок и даже автомобиля, не понятно как оказавшегося на морском дне. Но только не было метки, относящейся к «малому охотнику», которым командовал отец. А ведь его корабль, можно предположить, должен был бы находиться на дне где-то неподалёку от транспорта. И Егор на всякий случай спросил об этом ещё раз, выбрав подходящий момент, когда разговор по существу дела начал подходить к концу.
— Нет, — решительно ответил Шурик. — Я же тебе говорил: мои водолазы всё там прочесали кабельтовых на десять вокруг. Никакого «охотника» они там не обнаружили. Это уж точно. Значит, он затонул где-то дальше.
Однако Николай Иванович на это возразил.
— Плохо прочесали, — сказал он, тыча карандашом рядом с транспортом. — А вот в эту расщелину вы заглядывали?
— Да ведь как-то ни к чему было туда соваться, — ответил Шурик и уточнил. — Это довольно глубокий тектонический разлом, к тому же извилистый и не очень широкий. И потом, близость его никоим образом на судоподъём не влияет.
— Вот то-то и оно, — укоризненно изрёк Николай Иванович. — Я вот не поленился для пущей верности туда заглянуть. Там и обнаружил эту самую «мошку», как тогда называли «малые охотники» за подлодками, — потом уточнил как бы между прочим. — Да я ж и бортовой номер помню: «МО-207».
Подмигнув Егору, Шелаботин спросил старика:
— Может, и фамилию командира той самой «мошки» знаешь?
— Да как не знать, если он моим соседом был — это ж Непрядов Степан, — и для большей убедительности показал отогнутым большим пальцем куда-то за спину. — Вон там, значит, на соседнем дворе, они и проживали. Дом-то их, правда, не сохранился, одна труха от него осталась.
— А кто это — они? О ком ты говоришь? — продолжал Шурик допытываться, крепко сжав под столом Егорову коленку и давая тем самым знак, чтобы пока не вмешивался.
— Да Непрядовы! Кто ж ещё? — раздражался Николай Иванович на удивительную, как ему казалось, непонятливость Шелаботина. — Сам Степан, жена его Оксана, да пацан их… — старик напрягся, стараясь припомнить. — Не то Борькой звали его, не то Жоркой.
— А может, Егоркой? — подсказал Шурик.
— Может и Егоркой, согласился старик. — Да что уж теперь гадать, все они погибли.