Позывные дальних глубин
Шрифт:
И только теперь до Егора дошло, что сероводород, за миллионы лет толстым слоем скопившийся на морском дне, по природе своей является превосходным естественным консервантом, в котором не ржавеет метал и даже не разлагаются микроорганизмы. Выходит, отцовский «охотник», если с тех пор с ним ничего не произошло, мог сохраниться в таком же виде, в каком он лёг на грунт более тридцати лет назад.
— А не пробовали его раньше-то поднять? — спросил Егор.
— Резону нет, — отрезал Николай Иванович. — Весь ют разворотило ему бомбой. Даже на металлолом не годится. Вот «Ветлуга» — это
Пригнувшись, старик поманил Егора к себе. Тот приблизился, приподнявшись со стула.
— А твоего батю я видел, — старик таинственно зажмурился. — Он там совсем целёхонький.
— Да где — там? — спросил Егор, чувствуя пробежавший по спине холодок.
— В рубке. Она бронированная и потому после взрыва уцелела. Вот и Степан там, значит…
— Но это мог быть и не он, — усомнился Егор. — И потом, как мог командир оказаться в рубке, если все его видели, что он шёл ко дну, пристегнувшись ремнями к пулемету и продолжая стрелять?
— И ты веришь? Брехня это всё, — решительно возразил Николай Иванович и с уверенностью ткнул пальцем Егору в грудь. — Командир находился в бою там, где ему положено быть — в рубке, за штурвалом, — и скривил губы, досадуя на бестолковость Егора. — Да чё я, твоего отца не знаю? Степка был — во и во, — для наглядности старик руками отмерял рост и размах плеч своего бывшего соседа. — Такого ни с кем не спутаешь — на весь дивизион был в одном экземп-пляре.
В возбуждении старик вылил из бутылки себе в стопарь остатки водки и разом выпил, не морщась и не закусывая.
Вскоре Николай Иванович совсем размяк, и дальнейший разговор с ним потерял всякий смысл. Егор подхватил его под мышки и поволок на кровать. Старик мотал головой, что-то невнятно бубнил. Потом вдруг мутный взгляд его на мгновенье прояснился, и старик, с трудом ворочавший языком, достаточно внятно выговорил:
— Не ходи туда.
— Куда?
— Сам з-знаш. Нечего тебе там делать, — зачем-то предупредил Николай Иванович. — Слышь, не трогай, не тревожь его, плохая это примета, — и снова отключился, потеряв над собой контроль.
Непрядова от таких слов как-то неприятно, ознобко передёрнуло, оттого что старик неведомо каким чутьём угадал его тайное желание. Он хотел предостеречь, чтобы не касались того, что находилось за пределами дозволенного. Однако Егор уже ничего не мог с собой поделать. Он должен был видеть своего отца…
9
Что-то есть великое, роковое и ужасающее, когда много лет пролежавшее на дне морском судно поднимается на поверхность. Само действо отчасти напоминает магический ритуал эксгумации мёртвого тела. Извлекаемое из тайников запредельного мира, оно неотвратимо и медленно обнажается в ужасающем обличье подводной смерти.
А в сущности, была обычная, изнуряющая и долгая работа по судоподъёму, к которой в отдельном дивизионе аварийно-спасательной службы давно привыкли. Больше трех месяцев в квадрате, где затонула
«Ветлуга», находилась целая армада водолазных мотоботов, буксиров, вспомогательных судов и самоходных барж, которые вели подготовку к подъёму транспорта. Наиболее трудная часть всей работы падала на водолазов. Сильными струями гидромониторов они «вымывали» под днищем узкие тоннели, через которые затем протаскивали прочные стальные троса. К ним такелажники крепили мощные понтоны. И судно, таким образом, оказывалось надежно схваченным по всему периметру бортов своеобразными поплавками. Требовалось из этих поплавков-понтонов вытеснить сжатым воздухом забортную воду, и тогда судно, приобретая положительную плавучесть, начинало всплывать.
Именно эту, наиболее ответственную и завершающую часть работы должен был сделать «Аракс», которым командовал однокашник и приятель Непрядова. Шелаботин привёл свой корабль в расчётную точку судоподъёма ранним утром, когда над морем только ещё затепливался золотисто-сиреневый рассвет. Погода будто даровалась на заказ — полный штиль. Даже лёгкий бриз не в силах был поколебать обвисшие на гафеле флаги расцвечивания, обозначавшие предупредительный сигнал всем посторонним плавсредствам «Веду водолазные работы».
По мере готовности, с борта корабля начали подводить к понтонам продувочные шланги. Наконец, заработали дизель-компрессоры, и сжатый воздух, нагнетаемый по шлангам в нутро понтонов, начал постепенно вытеснять из них забортный балласт.
Спозаранок Егор был уже на ногах, покинув предоставленную ему каюту, в которой ночевал. Расположившись на ходовом мостике, он глядел, как бурлила и клокотала вода в том месте, где должна была показаться всплывавшая «Ветлуга». Правда, Шурик предупредил, что произойдет это не скоро. Потребуется несколько часов, прежде чем понтоны, получив достаточный запас положительной плавучести, смогут оторвать транспорт от засосавшего его грунта. Но Егор был уже одержим действом, которое целиком захватывало его. Чтобы унять волнение, он даже попросил у Шурика закурить, чего ранее никогда не позволял себе. Шурик понимающе похлопал его по спине.
— Что, заново переживаешь? — участливо спросил.
— Так себе, — уклончиво отвечал Егор и тут же напомнил. — Ну, так как же, решил?
— Опять ты за своё, — сказал Шурик с раздражением. — Ну, посуди сам. зачем тебе соваться на эту «мошку», если это совсем небезопасно? Опытный водолаз, и тот не всякий на это пойдет.
— Я ж тебе говорил, что у меня есть допуск, — настаивал Егор. — Или не веришь?
— Да верю, верю, — Шурик мучительно поморщился, будто у него «прострелило» зуб. — А сколько часов тебе на поверхность потом подниматься, да в барокамере как на губе сиднем сидеть — это ты знаешь?
— Не имеет значения. Это уже другой вопрос.
— Ох, Егор, подведешь ты меня под трибунал.
— Ты вроде не был трусоватым.
— Обижаешь, командир.
— Ну, извини — сорвалось.
Они помолчали, не желая далее препираться в подобном тоне. Егор всё больше мрачнел, теряя надежду настоять на своём. Наконец, Шурик примирительно сказал:
— Я понимаю тебя. И то, что отец все-таки… Давай сделаем так, — предложил он. — Ляжем в дрейф на месте гибели «охотника», а дальше — всё как полагается: построение личного состава по большому сбору, троекратный салют и… бескозырка на воде. Ну как, принято?