Правда Бориса
Шрифт:
"Неблазных заговорщиков" скрутили без всяких церемоний, бросили на землю. Из дома выволокли упирающегося, плюющегося Голицына. "С кем непотребничаете, холопы! Всех запорю!"- кричал он. Прибежала дочь Шуйского Степанида, начала рвать на себе волосы: "Отпустите батюшку, ироды! В чем его вина?! Бога гневите!" Один из "нищих" оттащил ее за косу к сараю, пнул в живот. Она взвыла, поползла за угол. Никто из дворовых ей не помогал.
И тут появился Борис Годунов. Увидев его, Шуйский дернулся всем телом, но стрельцы плотно прижимали его сапогами к земле. Это были люди боярина Никиты Романовича Захарьина- Юрьева, который согласился помочь Борису в поимке "проказников". Рассуждал он просто- раз Годунов узнал, что его собираются отравить в доме Шуйского, значит далеко и крепко щупальца раскинул, с таким тягаться не следует. Голицын ему как-то говорил, что скоро зарвавшийся, безродный Бориска получит по заслугам. "Понимаешь свою выгоду?"- спросил он в лоб. Но хитрый и осторожный Юрьев сказал, что у него разболелась голова и ему более не до разговоров. Но и предупреждать Годунова об опасности не стал. А когда Борис прислал к нему на Варварку Федьку Лопухина с просьбой одолжить "для дела" своих стрельцов ( Юрьеву, как бывшему первому воеводе полка правой руки при ливонском походе и главе земства, было позволено иметь два десятка стрельцов личной стражи), тот сказал, что хочет поговорить с Борисом.
Годунов приехал немедля. Он не стал сразу допытываться у боярина, знает ли тот о заговоре. Просто сел рядом. Чувствовал, что Никита Романович у него что-то попросит. Не знал что, но понимал- не откажет дяде царя. Дальнему, а все ж родственнику через сестрицу Ирину.
"Помирать мне скоро,- сказал грустно Юрьев.- Станешь ты головным регентом царя. Остальные- пустое место, хоть и пыжатся. Не на кого мне положиться, нежели на тебя. Ты в силе и, верю, окрепнешь еще более. Возьми, Борис, опосля моей кончины заботу о моем семействе. В первую очередь возьми под опеку сына Фёдора".
Двадцатиоднолетний Фёдор был первым щёголем и заводилой всяких шумных веселий на Москве. "Уж кто меньше всего нуждался в моей опеке, так это Федька",- подумал Годунов. Но сделал вид, что словами боярина растроган до слез. Поклялся все сделать так, как просит Никита Романович. "Так стрельцов-то дашь?"-спросил он наконец. "Что ж, своих мало?" "Хочу, чтоб и ты в честном деле поучаствовал".
На самом деле, Борис не доверял своему сотнику Сушникову, собирался от него избавиться, но сейчас было с руки- не время плодить недругов. "Как не дать, дам,-ответил Никита Романович.- Токмо ты уж не злобствуй шибко с...проказниками. Один раз топором взмахнешь, понравится". "Знаешь о замысле злодейском?" "А то". Почему боярин его не предупредил, Борис допытываться не стал, обнял Юрьева и молча удалился.
Годунов, подбоченившись, стоял над поверженными врагами.
– Спасибо за угощение, Иван Петрович,- сказал он как можно ядовитей.
– На здоровье,- дерзко ответил тот.
– Мое-то здоровье при мне, а вот твое под большим вопросом.
– Что ж, здесь порешишь, али помучиться на колесе сперва дашь?
– По себе обо мне судишь. Пусть земский суд решает, что с вами делать.
– А что с нами делать? Я тебя на именины пригласил, а ты меня вон как отблагодарил.
– Отравой заморской.
– Не знаю ничего. Ты вон живой и здоровой, блестишь как новгородский рубль. Какая же отрава?
– Кантарелллой называется.
– Выдумки. Кто подтвердит?
Губов с Кашкой притащили, находящегося почти без чувств, Мстиславского.
– Вот он,- указал на него Борис.
– Все расскажу, все как есть!- упал на колени Иван Федорович и разрыдался как дитя.- Он, Шуйский все придумал. Яд Налимов у немцев покупал, а подсыпал в баранину Воротынский. Я об том вашему мальчонке...Михаилу утром рассказал.
– Поросячий потрох,-зло прошипел в адрес Мстиславского Шуйский, застонал от бессилия.
– В баранину?-вскинул черные брови Годунов.- Не понял. Где твой сын, Василий?- спросил он Губова.
– Я здесь,- тут же вылез из-за спин стрельцов Михаил.
– Ну- ка расскажи мне, отрок, куда они яд подсыпали, на что Мстиславский тебе указал?
На самом деле все было не так, как говорил Иван Федорович. Он приехал с подарками к Шуйскому ни свет ни заря. Не сиделось дома от страха. К тому же была договоренность с людьми Бориса- он заранее скажет мальчику Михаилу- жильцу князя- где будет яд- в еде или напитках. А уж он предупредит Годунова. Шуйский очень удивился раннему приезду Мстиславского, но поблагодарил за подарки- пару отрезов шведского холста, мешок восточных специй и соли, отвел ему комнату для отдыха. Тот лег на мягкую постель, но, разумеется, расслабится не мог. Когда солнце поднялось довольно высоко, прискакали Воротынский и Голицын. Чуть позже Налимов. Он их видел в окошко. Князей увел куда-то Шуйский. Почему его не позвали, не доверяют? Решил сходить в нужник, стал спускаться по лестнице. Да споткнулся, кубарем скатился вниз по крутым ступенькам, ударился лбом о косяк. Чуть сознание не потерял. Рядом находилась поварская, где уже были готовы яства для именин. В ней никого не было. К боярину подошел мальчонка, помог подняться, добраться до лавки в закутке рядом с кухней. Положил ему на лоб мокрую тряпку.
– Спасибо, отрок,- поблагодарил Мстиславский.- Как тебя звать?
– Михаил,- ответил тот.- А тебя я знаю, ты Иван Федорович Мстиславский.
Боярин хотел что-то сказать, но мальчик положил ему на рот свою маленькую, неожиданно крепкую ладонь. "Тихо".
На кухне раздались шаги, за приоткрытой дверью было видно, что в нее вошли князья Шуйский и Воротынский. Затем появился и боярин Налимов.
– Знаю, Бориска любит жрать ребра бараньи,- сказал Шуйский.- Специально приготовили. В них и сыпанём.
Налимов достал кожаный мешочек, развязал. Стал посыпать баранину в широкой фарфоровой миске. "Вот так. Приятного аппетита".
Все захохотали. Шуйский позвал дворецкого. "Поставишь блюдо перед Борисом Федоровичем Годуновым. Повторяю, токмо перед ним. Понял?" "Все понял",-кивнул тот.
В кухне опять стало тихо.
– Иди ужо, боярин,- почти приказал Мстиславскому Михаил и подтолкнул в бок.- Мне теперь от тебя ничего не надобно знать, сам все видел. Чего дрожишь, аки осиновый лист? От того, что головой ударился, али от страха? Так помни, ежели оплошаешь, выдашь нас как-нибудь, тебе ещё страшнее будет.
Мстиславский так поразился злым речам тщедушного с виду мальчонки, что сразу послушался. Стянул тряпку со лба, бросил под лавку, шустро стал подниматься по лестнице, с которой недавно скатился. Не успел прилечь, как появился Шуйский.
– Ну, как отдыхается на лебяжьих перинах? А что это у тебя на лбу-то, Иван Федорович?
– В нужник сходил,- ответил еле слышно тот.
– Ха-ха. Лестницы пленные ляхи делали. Ты уж береги себя, по крайней мере, до трапезы. Всё готово, ждем регента. Сегодня Годунов лично познакомится со своим святым. Его праздник, его именины. Ха-ха!
Сделав попытку тоже рассмеяться, Иван Федорович сполз с мягкой постели.
– Так как же так, Михаил?-допытывался Годунов.- Яд был в мясе, а ты указал мне на вино.
– Я не указывал,- потупился мальчик.- Случайно вино тебе на кафтан пролил.
– Вот как!
– Так, боярин, извини.
– Значит, Кантареллы в нем не было?
– Нет.
Теперь Борис понял- плохо ему стало от того, что после целого кубка вина выпил сразу две чаши крепкой водки. Раньше бы ничего, а теперь...эх, годы, текут шустро как реки в половодье и не остановить их никакой плотиной. Тем не менее, тогда сумел собраться и незаметно сунуть себе в рот комок мыльной травы, от которой и пошла пена.