Правда Бориса
Шрифт:
– Не похож,- после некоторого раздумья ответил Дионисий.
– А Мстиславский врет, собака,- продолжал Иван Петрович.- Видать, денег ему посулили.
– Сам пес!- крикнул Иван Федорович.- Это он врет, потому как гнева людского боится. От Бога-то давно отступился, в постные дни поросятину жрет. Тьфу!
Шуйский еще крепче заскрежетал зубами, а затем неожиданно бросился на Мстиславского, ударил того головой в живот. Иван Федорович повалился наземь, смешно задрав кверху ноги. Иван Петрович стал его пинать. Толпа сначала притихла, потом загоготала. Недаром собрались. Потеха!
Стрельцы еле оттащили Шуйского. В старике имелась еще недюжинная сила.
Ухмыльнулся и Дионисий.
– Полно вам,- сказал он.- Ведь вы вместе когда-то Мариенбург, Феллин брали, Ревель осаждали, героями были, а теперь...Кому же верить?
Митрополита тронул за широкий рукав рясы Василий Губов. Сказал чтоб слышала толпа:
– Это сын мой Михаил у Шуйских прислуживал. Он видел, как Воротынский, Шуйский и Голицын подсыпали яд Кантареллу в угощение Борису Федоровичу Годунову.
– Отчего же Федька не подох?!-выпалил Иван Петрович и осекся- понял, что своим резким словом выдал себя с головой.
– Почему? Потому что Михаил выбросил отравленное мясо в помойное корыто, а в блюдо положил хорошее.
– Верно ли говоришь, Василий?- сдвинул брови Дионисий.- Да, да,помню тебя. Ты добрым холопом у Ивана Васильевича, упокой его душу, был.
Слово "холоп" не понравилось Губову, но ответил, конечно, спокойно:
– Повторяю-Михаил на писании поклянется.
– И я подтверждаю сии слова,- сказал Мстиславский, отирая кровь на губах о плечо.- С мальцом я тогда в поварской находился. Михаила на доброе и надоумил.
– Ну-у, де-ело,- протянул Дионисий.- Ладно!-опять вскинул он посох- константинопольскую реликвию, доставшийся ему от митрополита Антония, а тому от Филарета.- Повеселились и будет. Истину земский суд установит.
"Зачем суд, когда и так всё ясно?!"-выкрикнули в толпе. "Верно!"- отозвалось эхом в слева и справа.
– Тихо!-повысил голос Дионисий.- Слушай меня. Знаете отчего нас ляхи и прочие немцы считают дикарями? Потому что мы якобы ведем себя как дикари. Но разве мы такие? Разве мы не честные, добрые люди, которые могут показать пример великой добродетели всему миру? Разве мы, русские, изверги безголовые? Нет! Мы наследники честного Рюрика и великой православной Византии. Она пропала, а мы несем ее волю и святость. А потому вести себя должны достойно!
Упоминание Рюрика прозвучала несколько двусмысленно. Род Шуйских проистекал из суздальской ветви Рюриковичей. И Мстиславский, хоть и через дальнее родство, но был близок к этой фамилии. Тем не менее, слова митрополита произвели на толпу успокаивающее действие, она обмякла.
Князей увели в приказ, люди стали постепенно расходиться. Дионисий сел в повозку и, перекрестив оставшийся еще на Варварке народ, поехал в Кремль. И там, у алтаря храма во имя Чуда святого Архистратига Михаила, в одиночестве долго, истово молился Создателю.
Ранние гости
Утром - ни свет ни заря митрополит поспешил в царские палаты, сказав жильцам, что срочно нужно видеть по важному делу Ирину Федоровну. Его проводили в государев рабочий кабинет. На царском кресле дремал огромный черный кот с колокольчиком на шее. Он уставился на Дионисия своими недобрыми, колдовскими глазами. У митрополита даже мурашки по спине побежали- вот ведь бесовское племя, еще в лицо вцепится. Сел подалее. Но кот зевнул, потянулся, уткнул морду с лохматые лапы.
Ждать пришлось довольно долго. Наконец двери распахнулись и в кабинет вошел...Никита Романович Юрьев- главный опекун царя Федора. Он низко поклонился митрополиту, но благословения испрашивать не стал, к его ручке припадать тем более. Сел напротив, уставился на Дионисия мутными, старческими глазами.
Так и сидели, как каменные, не проронив ни слова, пока не появилась царица Ирина. За ней следом- Федор Иванович. Царица была в легкой шелковой накидке до пят поверх домашней простой рубахи. Волосы прибраны спешно, на опухшем со сна лице- вялость, томление и некоторая грусть. Вероятно, ночные видения были не очень приятными. Федор был одет в зеленый мундир стрелецкой кремлевской стражи, в руках держал шутейную дудку с широким раструбом. Не поздоровавшись с ранними гостями, согнал с кресла кота, сел. Зажимая поочередно дырочки на дудке, стал дудеть в неё. Ирина тут же схватилась за голову:
– Полно, Феденька, ну нельзя же с утра меня донимать.
Федор недовольно оторвал от губ дудку и тут словно впервые заметил митрополита и боярина. Подскочил, бросился к Дионисию, наклонил голову с рано лысеющей макушкой. "Благослови, пресветлый".Тот ее скоро перекрестил.
– Здравствуй, Никита Романович. Как ночевал?- спросил он Юрьева.
– Спасибо, государь. Токмо твоей заботой и живем.
– И я хорошо спал,- сказал царь.
Опять опустился в кресло, принялся дуть в дудку.
– Ну я же тебе сказала, Федор, перестань!- повысила голос царица.-Не до того теперь.
Государь скривил губы, печально вздохнул и вышел из кабинета. За дверями он сразу же задудел во всю силу, на какую были способны его слабые легкие.
– Никакого с ним сладу,- покачала головой царица Ирина.-Без молитвы мимо не пройдешь. С чем пожаловали, достопочтенные гости, в такую рань?
Спросила и еле сдержала улыбку, в душе же расплылась в улыбке широкой. Ясно ведь с чем пожаловали, вон лица, словно мухи засидели. "Со стариком Юрьевым понятно- дал стрельцов Борису, теперь просить что-то будет. Видно, вступиться за своего непутевого сынка Федьку. Не иначе пришел и регентство с себя сложить в пользу братца. А какой у него теперь выход, когда Борис на коне оказался? Славно я все рассчитала- и злодеи в клетке и соперники сами сдаются".
Что же касается митрополита, то здесь она сомневалась. Чего ему-то надобно? Слышала, конечно, что накануне устроил нелепый сход у Разбойного приказа, заставил Мстиславского каяться. И тот не подвел- указал на подельников. Да и Юрьев немало знает. Брат ведь говорил, что Никита Романович рассказывал как к нему приходил Голицын и предлагал вступить в ряды заговорщиков. Но хитрый Захарьин сказался больным, ушел от ответа. Она специально свела митрополита с Юрьевым нос к носу, не развела по разным комнатам. Весело на них глядеть, сидят оба аки истуканы, токмо зубами скрипят.