Правда Бориса
Шрифт:
– Никто.
– Тогда ладно.
– Да Бог с ним, с дьяком,-принял игру Годунов.- Кто он такой? Помер и Бог с ним. Ты лучше расскажи, Иван Петрович, о своей победе над Девлет-Гиреем при Молодях. Сказывают, хитрость лихую удумал-полк свой из детей боярских якобы в бегство обратил, а тут Михайло Воротынский со своими отрядами сбоку крымчан вовремя подвернулся, так и погнали поганых. Если б не ты, опять горела бы Москва. Или не якобы от татар побежал?
Шуйский дернул пегой бородой, пожевал губами.
– За победы не судят. И тебя не сужу за... Ивана Васильевича. Ловко вы с Бельским государя к архангелам спровадили. Не подкопаешься. Али он сам всё же от удара помер? Как, кстати, Богдан, не хворает ли в Нижнем?
– Не пишет,- опять остался спокоен Борис.-Видать, здоров, раз не жалуется.
– Ну дай ему Бог. Мой тебе совет, Борис Федорович, избавься от сестры Ирины.
– Что?!
Годунов даже привстал из-за стола. Напряглись на лавках и наблюдатели. Василий поднялся, но Андрей опустил его на место.
– А ты глаза-то не выкатывай,- тихо, почти шепотом, продолжал Иван Петрович.- Вот что я тебе скажу. Она бездетна и долго этого ни царь Федор Иванович, ни тем более народ, терпеть не будут. В один прекрасный день ее просто задавит толпа, а потом и до тебя доберутся. Лучше уж миром- пусть скажется шибко больной и добровольно пострижется в монахини. А ты...скажем, воеводой в Новгород али Псков поедешь, а то и вовсе послом за границу. Чем не жизнь! Ну зачем вам, Годуновым, престол? Вы ж по крови татары, а поганым не место в Кремле.
– Откровенно,-покачал головой Борис.- Славное у нас с тобой примирение выходит.
– Лучше правда, чем ложь.
– Твоя-то в чем выгода? Избавишься от моей Ирины, Мстиславскую-то Федор в жены не возьмет, на дух ее не переносит. Надеешься других девок царю из вашего семейства сосватать? Так еще неизвестно во что то сватовство выльется. Али после Ирины за Федора Ивановича примешься, чтоб дорогу племянникам расчистить? Не получится.
– Почему же?
– Я не дам.
– Вот как.
– Так.
– Сам в цари метишь?
– Почему бы и нет?
– Царевича Дмитрия в расчет не берешь. Видно, и для него что-то удумал. Так же как с дьяком Никитиным поступишь? Напоролся де сам на ножичек и концы в воду. Мой тебе совет- что-нибудь другое придумай, а то сразу догадаются.
– Советами, аки горохом сыплешь. Дмитрий мне не помеха, он незаконнорожденный. Церковь не признает.
– Так Дионисий дело поправит. Дмитрий ведь от Ивана Васильевича, а кровь-великое дело. Впрочем, худородным этого не понять.
– Куда уж нам. Так вот знай, Иван Петрович, в государи я не собираюсь, но сделаю все, чтобы укрепить царство Российское. И ты на трон не облизывайся, не по Сеньке шапка.
– Поглядим.
– Поглядим.
– Поговорили.
– Поговорили. Значит, врагами остаёмся.
– А ты бы смог простить того, кто хотел тебя убить?
– Нет. Что же народу скажем? Ждет толпа нашего примирения.
– Скажем, что помирились, по- другому нельзя, князь.
– Нельзя, Борис Федорович.
Не сговариваясь оба встали, крепко обнялись. С лавок аж повскакивали наблюдатели, Кашка крикнул "Ура!" Широко улыбались все, кроме Василия Шуйского.
"Примиренцы" вышли на Красное крыльцо палаты. На площади действительно собралось много народу. Впереди стоял митрополит Дионисий, глядел с прищуром, нетерпеливым ожиданием. Шуйский и Годунов спустились на несколько ступенек. Князь хотел что-то сказать людям, но его поворотил к себе Борис, троекратно с ним расцеловался. Затем они снова обнялись.
Толпа возликовала, стала подбрасывать шапки, а Дионисий даже прослезился: "Так Богу угодно, так Богу угодно",-только и повторял он, вытирая рукавом праздничной сутаны мокрые от счастья глаза.
"В одной берлоге два медведя не живут,- хмуро сказал, стоявший рядом с митрополитом мужик.- Умоемся еще от одного и другого. А хлеще от Бориса".
Четыре письма
Отпевали Никиту Романовича в Новоспасском монастыре, что на Крутицком холме, где ещё со времен Ивана Великого покоился с миром родоначальник его семейства Василий Юрьевич Кошкин-Захарьин. Никита давно болел, но как-то справлялся со своей хворобой с помощью немецких и английских лекарей. А тут после обильной трапезы прихватило живот. До своего нужника добежать не было сил, решил воспользоваться дворовым, для жильцов, да провалился одной ногой в срамную дыру. Ну провалился и ладно, делов-то. Но боярин отчего-то сильно от того запереживал, зажгло в груди, слег. Привезли Никите Романовичу на Варварку из Государевой аптеки английского доктора Роберта Джекоба. Тот вертел возле кровати больного вечно красным то ли от чрезмерной значимости, то ли от неуемного употребления ячменной водки, носом, чесал свои волосатые уши: " То сильный припадок от сужения жил и вздымания чрева, надо пускать кровь и давать толченый семицвет с белой ртутью",- говорил врач, которого в свое время королева Елизавета прислала "в подарок" государю Ивану Васильевичу.
– Не надобно семицвета,- сказал ослабшим голосом боярин.-Зовите попа.
Примчался сам митрополит Дионисий, сел рядом с Захарьиным, взял его за руку. Так до вечера молча и просидел. Утром провел с чернецами службу, нарек Никиту Романовича монахом Нифонтом. Захарьин приподнялся на локтях, обвел всех блуждающим взглядом:
– Уберите кадила, дышать от дыму невмочь. Варвара с Евдокией здесь?
И священники, и толпившиеся в углу дети-Михаил, Федор, Александр, Анна, недоуменно переглянулись. Жены боярина- Варвара и Евдокия были давно уже в могиле.
– Здесь, батюшка,- ответил за всех Федор.- Тута они, не печалься.
– Славно,- выдохнул Никита Романович, с облегчением опустившись на подушки.
– Так вот слушайте все,- произнес он после долгой паузы.- Грех на нашем роду великий, всё наше семейство в срамную яму провалится.
– Какой грех, батюшка?- спросил осторожно Федор.
Никита Романович сделал попытку снова подняться, но не смог, лишь тихо повторил:" В яму". Закрыл глаза и более их уже не открыл.
В деревянном Преображенском соборе Новоспасского монастыря было многолюдно и душно от свечей и густого ладана. Под низкими, темными сводами, слева от алтаря стояли дети, дальние и близкие родственники Никиты Романовича. Справа- опоздавшие на службу царь Федор Иванович и царица Ирина Федоровна. За ними- бояре, земские и придворные сановники, воеводы полков, которыми когда-то командовал Никита Романович, иностранные послы. Церемония выдалась пышной, словно отпевали самого царя.