Правда Бориса
Шрифт:
Заводил весельем, конечно,Федор Захарьин-Юрьев, куда уж без него. Шум и пыль в английских палатах он поднял такие, что казалось опять Гирей на Москву нагрянул. В какой-то момент подхватил царицу Ирину, скучающую рядом с Федором. Стал кружить ее, как ветер осенний листок. Все захлопали, тоже заскакали рядом. Таких вольных веселий сами родовитые москвичи обычно себе не позволяли, а у иностранцев отрывались, будто завтра конец света.
После танца, запыхавшиеся Ирина и Федор отошли в сторону. Давно нравился царице Федька, мечтала о таком по ночам. Отведали "дамского коньяка"- мадеры, он целый кубок, она пригубила.
– Шибко скачешь, Ирина Федоровна,- сказал, оказавшийся рядом, дьяк Щелкалов,- так никогда наследника в чреве не выносишь.
Ох, и ядовит был дьяк. И теперь попытался испортить царице веселье. Но тоже ведь опекун, не перечь ему особо. Откуда про чрево-то полное знает?
– А ты не завидуй, старый пень,- дерзко, со смехом ответил Захарьин.- Это в тебе твои потроха ужо не держатся, хоть веревками подвязывай. Ха-ха.
Рассмеялась невольно и царица.
– Муж-то твой, - продолжал ворчать дьяк,- царственную степенность соблюдает, а ты яко стрекоза порхаешь. С Федькой скудоумным народ потешаешь.
– От такого мужа любая упорхнет,- в задоре сказал Федор.- Ей бы кого по-крепче, глядишь, и пляски бы выносить наследника не помешали. Какого бы заморского принца. Мы бы тогда каждый день и танцевали.
Сказал и понял, что брякнул лишнего, прикусил язык. Даже очередной кубок с мадерой до рта не донес, замер.
Дьяк ухмыльнулся:
– Мне теперя о твоих злых речах государю донесть, али потом?
Но Федор на этот раз не растерялся:
– А я и не говорил ничего. Ты сам придумал. Так, Ирина Федоровна?
Та внимательно поглядела на Захарьина, тоже ухмыльнулась, незаметно сжала руку Федора в своей руке.
– Так,- подтвердила царица.- Ничего злого Федор и не сказывал. Померещилось тебе, Андрей Яковлевич. Лучше тоже мадеры выпей, да штаны, подаренные тебе Горсеем примерь. Ха-ха.
Она смеялась, но слова Федора Захарьина, кажется, зацепили ее.
Ушли на другой край стола. Царица опять тайно сжала Захарьину ладонь:
– А ведь, верно, неплохо бы я смотрелась под руку, предположим, с австрийским принцем. А? Ха-ха. И тебе, Федор, померещилось. Ничего такого я не говорила. Никому!
Захарьин засмеялся, но как-то натужно, не понял шутит теперь царица или говорит от сердца. Да-а, жить с таким недотепой, хоть и царем, бабе одно наказание.
На следующий день Федор разыскал в посадах Ивана Петровича Шуйского. Князь у пристани кушал расстегаи с визигой, запивал пирожки медом. Захарьин рассказал ему, чего накануне обронила Ирина. "Я ей, как ты просил, подбросил про заморского принца, а она и попалась". "Вот оно как,- прикусил губу князь.- Знать, верно мои люди доносят об их замысле с братцем. Ну, поглядим..."
Ни Шуйский, ни Захарьин не заметили, что за ними внимательно следят несколько нищих. Один из них читал их слова по губам.
– Клюнули, голубчики,- говорила Ирина, лежа на смятой постели. На голове у нее было мокрое полотенце. Ломило в висках и затылке после вчерашней мадеры.
– Не думал я ,что Федька Захарьин с ними за одно,- сказал Борис Федорович, сидя за туалетным столиком сестры с букетом красных цветов.- А ты, кажется, глаз на него положила.
– Да уж, конечно,-хмыкнула царица,- ты же знаешь, мне токмо принцев подавай. Ха-ха.
Она рассмеялась и тут же схватилась за голову.
– Надобно бы Горсея в его мадере утопить. Черт кривоногий, опоил. Федька зимой купцу Снегирёву в кости много проиграл, с тех пор под Иваном Петровичем ходит, тот ему в долг дал. Но не думала, что он...его наушник. Кто Шуйскому про принца-то австрийского нашептал?
– Мишатка Губов с дворовыми играл и брякнул, что его батюшка теперь сотник Годунова. И он мол слышал, как во дворце говорили: царь Федор де болезный и долго не протянет. А Ирине Федоровне, чтобы удержаться на троне, надобно уже сейчас искать нового мужа. Но не из наших, из иноземцев. Те, разумеется, передали слова Мишатки князю.
– Не пойму для чего князь его у себя оставил,- сказала Ирина.- Уж не ведет ли какую хитрую игру? Как бы нам в собственный капкан не попасться.
– Так на нас, сестрица, и приманки у него не найдется. Мы ничем не рискуем.
– Ой,ли,-поморщилась то ли от ломоты в голове, то ли от слов брата Ирина.- Кого в Лондон да Вену пошлем?
– Сама, верно, уж догадалась- Василия Губова и Дмитрия Кашку.
– А что, ежели и...
– Федора Захарьина,- не дал договорить сестре Борис.
– Да.
– И я о нем думал. Так вернее будет. Денег дадим, согласится. Да и Шуйский тому будет рад.
"Любезная наша сестра, добрая королева королев великой Англии, Елизавета..."
Подьячий Оська Ямин скрипел пером, проговаривая каждое слово, сказанное ему Борисом Федоровичем. Он писал хитрыми чернилами из сока лука, брюквы и молока. Буквы появлялись на бумаге и почти сразу же бледнели, а потом и вовсе исчезали.
У темного ночного окна сидела Ирина, нервно разминала пальцы.
– Как-то не очень... "любезная сестра",-сказала она.- Иван Васильевич на ней жениться хотел, а Федору всего-то ничего по годам. Какая она ему сестра?
– Ну не матушкой же Федору королеву называть,-возразил Борис,- Елизавета ведь девственница.
Ирина нехотя согласилась. Подьячий глядел на Годунова, с готовый продолжать выводить витиеватые, но ровные буквы на бумаге, уже подписанной царем Федором Ивановичем. Той самой, что хитростью вытребовала у него Ирина. Именно Оська почти всегда писал за царя указы и письма. Намедни его отвел в сторону Федор Лопухин, получивший недавно чин воеводы, сунул в потные руки мешочек с медью и серебром. Тут же схватил за горло: