Правда Бориса

Положенцев Владимир

– Еще раз подобное скажешь, самолично голову с плеч сниму.

И уже остальным князьям и боярам:

– Да вы садитесь, кушайте, а то совсем всё остынет.

Дунул в трубку, набил карманы пряниками и скрылся в коридорах Средней золотой палаты.

Перемирие

На Красном крыльце Большого Грановитого дворца Шуйских встречали митрополит Дионисий, боярин Никита Романович Юрьев, дворецкий Савелий Дятлов, сотник Трифон Мухнов, несколько дворцовых жильцов. Иван Петрович Шуйский был приглашен на "мировую" с Борисом Годуновым вместе с двоюродными племянниками Андреем и Василием. Ни царица Ирина, ни тем более государь Федор Иванович на крыльцо дворца не

вышли. Мол, разбирайтесь сами, а мы здесь ни при чем. На самом деле о встрече двух врагов в Грановитой палате Ирина долго упрашивала Бориса. Она понимала, что митрополит говорит дело- надо помириться. Вырвать жало у Шуйских пока не получится, слишком влиятельное семейство. Это не то что Мстиславские с Голицыными и Воротынскими. Нужно быть гибче, дать Шуйским еще раз оступиться, совершить роковую ошибку, а тогда уж прихлопнуть навсегда. А то, что они не успокоятся и обязательно что-нибудь злодейское в отношении нее предпримут, она не сомневалась.

– Я его видеть не могу!- кричал сестре Борис.-Об чем мне с ним говорить? Ах, дорогой мой и любимый Иван Петрович, давай дружить с тобой на веки вечные, несмотря на то, что ты хотел отправить меня прежде Господа на небеса. Спасибо тебе, Иван Петрович, дай Бог тебе здравия и всяческого благоденствия. Так что ли?

– Ну да, так,- отвечала царица.

– Тьфу!

– Нельзя перегибать палку.

– Какую еще палку?

– Такую. Иван Федорович Мстиславский уже в Кирилло-Белозерский монастырь пожитки собирает. А за ним жена с дочкой на Сиверское озеро. Заметь, без дознания и суда, токмо моей...токмо волею государя, по его указу. Кстати, это миротворец-Дионисий предложил- та еще штучка, от него еще хлебнем. Воротынскому в тюрьме коломенской местечко приготовлено, а Голицыну в псковской, вскорости туда отбудут. И тоже без земского решения. Если еще и с Шуйским расправимся, народ точно возропщет- а почто без суда и всеобщего оглашения его вердикта? К тому же всех Шуйских не скосишь, вон сколько в их роду вёха ядовитого. Один Василий чего стоит. На Серпухов и Новгород воеводой недавно ходил, за ним стрельцов тьма преданных. Не отмашешься. Нет, этих трогать покуда нельзя. Потом, всему свое время, братец.

– Да-а, Васька Шуйский далеко пойдет, ежели не остановить.

– Остановим, братец, главное не опережать то, что должно идти своим чередом. Капкан на них еще один поставим.

– Какой?

– Согласен что ль на встречу?

– Мертвого уговоришь.

– Надеюсь, до мертвяка тебе еще далеко. А не будешь меня слушать, таковым быстро станешь. Славно ведь у нас с именинами-то вышло.

– Славно-то, славно, да чуть не оступился. Я ж не знал, что сынок Губова отраву в помои выбросил, отчего и когда загибаться было непонятно.

– Перестарался малец, но все же из добрых намерений. Хотел как лучше.

– А не надо как лучше, надобно как положено.

– Истина, братец, да если б знать куда жизнь в следующий миг повернет, дышать бы всегда легко было. А отрок еще пригодится. Говоришь, у Губова двое сыновей и оба на одно лицо?

– При ярком солнце с молитвой не отличишь. А вот характеры разные- один смел не по годам, решителен, дерзок, все знать желает, другой мямля, капризен, но амбициозен. Я так успел понять.

– Это очень хорошо. Этим и воспользуемся.

– Теперь-то скажешь что задумала али опять позже?

– Зачем изменять привычкам? Обдумаю все, расскажу. А пока готовься к встрече с Шуйским.

Боярина Бориса Годунова и князя Ивана Шуйского усадили один на один в углу Грановитой палаты, под свежевыкрашенными в красно-желтые цвета сводами огромного зала. Наблюдатели разместились вдоль стен на лавках, как во время заседания Боярской думы или Земского собрания. От Шуйского- племянники Андрей и Василий, от Годунова- Губов, Кашка и Бутурлин, который недавно получил, не без стараний Бориса, чин окольничего. Иван Михайлович утром рассказал, чего учудил намедни во время обеда государь. "Страсть Божья, чуть головы не лишил. А, главное, за что?" "Постерегись его, только с виду агнец кроткий,- ответил Борис.-Глупые люди-самые опасные". "Отправь меня куда-нибудь, хоть бы в Новогород, там Торговую сторону надобно укреплять. И со шведами не иначе скоро опять война. Уж лучше опять воеводой, как в Смоленске,чем с этим...". "Оставить хочешь меня в трудный час, а я с кем буду?" "Не могу, Борис, боюсь, мне ваши придворные игры как кость в горле, не мое это дело. Отпусти". "Ладно, подумаю. А пока при мне будешь, в Кремль на перемирие с Шуйским пойдешь, чтоб его бесы на мелкие клочья порвали".

К круглому столу, за которым сидели "враги", подошел митрополит Дионисий. Положил перед ними толстую книгу. Шуйский и Годунов на него удивленно посмотрели.

– Это Апостол, что напечатал в Москве еще Ванька Федоров,- сказал он.-Помер в прошлом годе, царство ему небесное.

– И что нам с этой книгой делать, читать что ль теперь вслух?- ухмыляясь, спросил Иван Петрович.

– А ты, князь, не зубоскаль,-тихо, чтобы не слышали остальные, говорил Дионисий.- Не случайно перед вами книжицу сию положил. Иван для царства Русского великое дело сделал, Печатный двор устроил. Так загнали его завистники и невежды, аки зверя, станок подожгли. Еле ноги отселе в Литву унес, а Сигизмунд его приветил с распростертыми объятиями. Федоров преосвященному Макарию оттуда написал, мол, не токмо король, но и все его паны рады ему были. Зло, ненависть, зависть, глупость наша толковых людей на чужбину гонит. Грыземся, будто собаки промеж собой, добро гнобим, а худо от того отечеству. Не поняли еще об чем и к чему я это?

Оба промолчали, хотя, конечно, прекрасно поняли митрополита. Дионисий все же пояснил:

– Что лепого от того, что вы- знатные и влиятельные люди, друг с другом договориться не можете, что движет вами не духовный разум, а ненависть поганая? Что доброго вы тем даёте отечеству? Нет, вы тем разоряете отечество, живым его в землю закапываете. Я все покуда сказал, а вы уж сами решайте как быть. Народ на площади ужо собрался, ждет чего вы решите.

– Спасибо, светлейший,- сдержано сказал Борис.-Дай нам теперь с глазу на глаз поговорить.

Митрополит книгу со стола забирать не стал, степенно вышел из Грановитой палаты. Ну, во-первых, чтоб не мешать, а во-вторых, после ремонта в палате все еще нестерпимо пахло краской. "На чем её фрязины намешивают, на яйцах что ль тухлых?"-каждый раз, входя в нее, закрывал нос платком Дионисий.

Сидели молча довольно долго, не глядя друг на друга.

– Извиняться не стану,- сказал наконец Иван Петрович. Его старческие желтые глаза были подернуты красной паутиной. Видно, давно нормально не спал.

– За что же тебе извиняться, за свою натуру? Так что Бог дал, то и есть. Не пойму токмо чем ты Голицына и Воротынского на черное дело подбил. Ну, с Мстиславским понятно. Он спит и видит свою Ирину в Кремле. На все для того готов. Про тебя и не спрашиваю- суздальская кровь Рюриковичей покоя не дает, небось на своих племяшей,- Борис кивнул на Андрея и Василия,- шапку Мономаха в мечтах примеряешь. Токмо упустил одно- любая власть от Бога. Заслужить ее у Создателя надобно, а злодейством не заслужишь. Получить-то, может, и получишь, да все одно низвергнут будешь.

– Ты всегда умом и мудростью, Борис Федорович, отличался,-прищурился Шуйский,- еще тогда, когда в царской конюшне мальчонкой чумазым бегал.

К подобным уколам Борис давно привык, поэтому только ухмыльнулся.

– А что там тогда за история темная вышла,-продолжал Шуйский,- с приказным дьяком Никитиным, который весть важную государю Ивану Васильевичу нес? Вроде как его убили или сам он случайно зарезался.

– Сам зарезался.

– А-а, ну так я и думал, что сам. Ты ведь это своими глазами видал. И более кроме тебя никто.