Правда
Шрифт:
И вновь взгляд продлился слишком долго.
– Запретить религию, ваше высокопреподобие?
– Э-э, когда я говорю «запретить», я имею виду…
– Убежден, что никто не сможет назвать меня деспотом, ваше высокопреподобие, – сурово произнес Витинари.
Гьюнон Чудакулли совершил отчаянную попытку разрядить атмосферу:
– По крайней мере, дважды, ахаха.
– Прошу прощения?
– Я сказал… по крайней мере, дважды… ахаха.
– И снова прошу прощения, но я не понимаю.
– Это
– О. Да. Ахаха, – сказал Витинари, и слова его увяли в воздухе. – Нет, боюсь, что омнианцы имеют полное право распространять свои благие вести об Оме. Но не падайте духом! Уж конечно, у вас найдутся какие-нибудь благие вести об Ио?
– Что? О. Да, конечно. Он в прошлом месяце чуток простыл, но уже здоров и бодр.
– Замечательно. И вправду благая весть. Не сомневаюсь, что эти печатники с радостью ее для вас распространят. И уверен, что они сделают все точно по вашим требованиям.
– Значит, такова ваша позиция, милорд?
– А вы думаете, у меня есть другая? – сказал лорд Витинари. – Мои мотивы, как всегда, совершенно прозрачны.
Гьюнон подумал, что «совершенно прозрачны» может значить как то, что они видны насквозь, так и то, что их не видно вообще.
Лорд Витинари просмотрел какие-то бумаги.
– С другой стороны, Гильдия Граверов за прошлый год поднимала расценки трижды.
– А. Понимаю, – сказал Гьюнон.
– Слова – топливо цивилизации, ваше высокопреподобие. Слова – и есть цивилизация. И они не должны обходиться слишком уж дорого. Мир вращается, ваше высокопреподобие, и нам следует вращаться вместе с ним. – Витинари улыбнулся. – Было время, когда народы боролись, будто огромные хрюкающие твари в болоте. Анк-Морпорк правил значительной частью этого болота, потому что у него были самые острые когти. Но сегодня место стали заняло золото, и, о боги, похоже, что анк-морпоркский доллар сделался ведущей валютой. А завтра… может быть, оружием станут простые слова. Самые многочисленные слова, самые быстрые слова, самые последние слова. Выгляните в окно. Расскажите мне, что вы видите.
– Туман, – сказал первосвященник.
Витинари вздохнул. Погода частенько отказывалась подлаживаться под нужды нарратива.
– Если бы день был погожим, – резко сказал он, – вы увидели бы на том берегу реки большую семафорную башню. Слова летают туда и обратно по всему континенту. Еще недавно у меня ушел бы почти месяц на то, чтобы обменяться письмами с нашим послом в Орлее. Теперь я получаю ответ на следующий день. Некоторые вещи стали проще, но это сделало их в чем-то сложнее. Нам нужно изменить наш образ мысли. Нам нужно идти в ногу со временем. Вы слышали о клик-торговле?
– Конечно. Клики всяких проходимцев так и норовят продать мне какую-нибудь…
– Я имею в виду, что теперь можно послать сообщение по семафору в Орлею и заказать… пинту креветок, если вам их захочется. Разве это не замечательно?
– Но они же испортятся, пока их сюда везут, милорд!
– Разумеется. Это был лишь пример. А теперь представьте себе, что креветка – это сгусток информации! – сказал Витинари; глаза его сверкали.
– Вы намекаете, что креветки можно переслать по семафору? – спросил первосвященник. – Полагаю, их можно перекидывать с одного на…
– Я собирался подвести к тому, что информация тоже покупается и продается, – поправил его лорд Витинари. – И еще к тому, что вещи, прежде считавшиеся невозможными, сегодня совершаются с легкостью. Короли и лорды приходят и уходят, и остаются от них только статуи в пустыне, а вот парочка молодых людей, работая в мастерской, меняет весь мир.
Он подошел к столу, на котором была разложена карта мира. Это была рабочая карта, то есть такая, с которой хозяин часто сверялся. Ее покрывали заметки и отметки.
– Мы всегда высматривали захватчиков со стен, – сказал Витинари. – Всегда считали, что перемены являются извне, обычно на острие меча. А потом огляделись и обнаружили, что они исходят из голов людей, на которых мы и внимания на улице не обращаем. При определенных обстоятельствах удобнее бывает такие головы отрубить, но в последнее время их стало очень уж много.
Он указал на исписанную карту.
– Тысячу лет назад мы считали, что мир – это чаша. Пятьсот лет назад мы были уверены, что мир – это шар. Теперь мы знаем, что он плоский и круглый и плывет через космос на спине черепахи. – Витинари обернулся и снова улыбнулся первосвященнику. – Разве вам не интересно, какую форму он примет завтра?
Однако в семействе Чудакулли было не принято выпускать из рук ниточку, пока не распустишь все одеяние.
– И к тому же у них ведь такие маленькие клешни, так что они, наверное, будут цепляться…
– Кто будет цепляться?
– Креветки. Они будут цепляться за…
– Вы воспринимаете мои слова чересчур буквально, ваше высокопреподобие, – резко сказал Витинари.
– О.
– Я всего лишь хотел сказать, что, если мы не ухватим события за ворот, они возьмут нас за горло.
– Все это плохо кончится, милорд, – сказал Чудакулли. Он давно понял, что это хороший аргумент в любом споре. К тому же обычно это была правда.
Лорд Витинари вздохнул.
– Мой опыт подсказывает, что плохо кончается почти все, – сказал он. – Это в природе вещей. Мы только и можем, что уходить с песней.
Он выпрямился.
– Однако я нанесу этим гномам личный визит. – Он потянулся к колокольчику на письменном столе, замер и, улыбнувшись священнику, вместо этого взял в руки трубку из меди и кожи, лежавшую на двух медных крюках. Раструб ее был выполнен в форме дракона.
Витинари подул в нее, а потом сказал:
– Господин Стукпостук? Мою карету, пожалуйста.
– Мне кажется, – спросил Чудакулли, нервно посмотрев на новомодную говорильную трубку, – или здесь чем-то ужасно воняет?
Лорд Витинари озадаченно посмотрел на него и опустил взгляд.
Под его столом стояла корзинка. В ней лежало нечто, на первый взгляд – и уж точно на первый вдох – казавшееся дохлой собакой. Все ее четыре лапы были вытянуты вверх. Лишь время от времени тихое испускание газов говорило, что процесс жизни внутри нее еще не завершен.