Правила больших мальчиков

Урбан Марк

Сотрудники пресс-службы как армии, так и КПО, упоминают об этом инциденте, когда пытают­ся объяснить поведение сил безопасности в других случаях, когда предупреждения, возможно, не были даны. Три журналиста «Сандей Таймс» в своей книге «Засада» утверждают, что млад­ший капрал Джонс был членом САС и что инцидент оказал «длительное психологическое воз­действие на полк». Авторы утверждают, что судьба младшего капрала Джонса каким-то образом объясняет действия бойцов САС в Гибралтаре десять лет спустя.

Однако стоит помнить, что младший капрал Джонс, по-видимому, дал предупреждение не пото­му, что у него было благожелательное представление о том, как будут вести себя террористы, а потому, что, будучи профессиональным

солдатом, он не хотел открывать огонь по тому, кто, по его мнению, мог быть дружественными силами. Независимо от того, оказала ли смерть млад­шего капрала глубокое влияние на САС или нет, Джонс не был членом этой организации. Его имя не значится на мемориальной доске на часовой башне в Херефорде, где высечены имена других павших бойцов 22-го полка САС. Младший капрал Джонс был указан в извещении о его смерти в «Пегасе», журнале воздушно-десантных войск, как принадлежащий к «3-му пара­шютно-десантному». Вполне вероятно, что он был членом взвода ближнего наблюдения 3-го ба­тальона парашютно-десантного полка, который в то время служил в Ольстере.

Многие солдаты, участвовавшие в тайных наблюдениях, считают, что давать предупреждение просто непрактично. Один из них описывает настроение во время операций: «Вы должны по­мнить о страхе. Если кто-то всю ночь прождал в засаде, он наверняка обосрется. Если в тени по­явится кто-то, кто выглядит так, будто у него есть оружие, они не будут задавать много вопро­сов, они просто это сделают».

Офицеры, у которых брали интервью для этой книги, особенно те, кто участвовал в операциях типа засад, считают, что это была негласная договоренность. «Я всегда говорил своим солдатам, что с ними ничего не случится, пока они могут оправдать свои действия желтой карточкой», го­ворил один из них. Подразумевается, что впоследствии можно будет собрать воедино все осно­вания для открытия огня.

Офицер САС утверждает, что военнослужащему, борющемуся с терроризмом, должна быть предоставлена дополнительная свобода действий по сравнению с обычным гражданином: «Вы возлагаете чертовски большую ответственность на молодых людей, заставляя их принимать ре­шения за доли секунды. В вооруженных силах должен быть «фактор погрешности». Накажете ли вы солдата А., который, возможно, допустил ошибку? Если вы начнете преследовать солдат в сомнительных ситуациях, вы начнете для себя создавать проблемы.»

Трудности, которые он предвидит, заключаются в том, что солдаты не будут готовы идти на та­кой же риск. Конечно, были случаи, когда как полицейские, так и солдаты в Северной Ирландии возражали против операций на основании связанных с ними рисков. «Сделка» между солдатами и иерархией британской армии о том, что они будут сопротивляться судебному преследованию, не всегда может соблюдаться. В некоторых случаях, обычно в тех, где были допущены самые се­рьезные ошибки, такие как инцидент с Бойлом, или где существует большая политическая напряженность, военнослужащие под прикрытием могут оказаться на скамье подсудимых.

Страх перед судебным преследованием и неприязнь к бюрократии сделали Северную Ирландию непопулярным местом среди некоторых бойцов САС. Солдат I., сержант САС, опубликовавший свои мемуары, писал: «Белфаст с его зловещими улицами и отчужденным населением не был местом для высококвалифицированных спецназовцев. Это была работа для вооруженных поли­цейских, оперативников, которые знали закон и могли проложить себе путь через минное поле нормативных актов».

Многие солдаты САС резюмируют свое отношение к применению смертоносной силы в ситуа­циях, подобных Ольстерской, словами: «Игры больших мальчиков, правила больших мальчи­ков». Другими словами, любой член ИРА, пойманный с винтовкой или бомбой, может ожидать что его застрелят, что бы ни говорила желтая карточка. По словам члена полка, это высказыва­ние является их «оправданием убийства людей».

Хотя прогрессивная поправка

к законам в Северной Ирландии не зашла достаточно далеко для многих солдат спецназа, она вызвала критику в либеральных кругах. Еще до Смуты в Ольстере существовала отдельная правовая традиция. Суды Короны утратили возможность выносить вер­дикт о незаконном убийстве на дознаниях примерно за десять лет до того, как войска вышли на улицы Северной Ирландии в 1969 году. После того, как началась Смута, было внесено много других изменений. Интернирование без суда было разрешено на ограниченный период с августа 1971 года. Затем, в 1973 году, при рассмотрении дел о терроризме были отменены при­сяжные заседатели, оставив только судью в так называемых судах Диплока, шаг, предпринятый в основном из-за опасений запугивания. В настоящее время присяжные заседатели используются только при проведении расследований и в ходе разбирательств о диффамации.

На всей территории Соединенного Королевства были приняты некоторые правовые меры, свя­занные с терроризмом. Традиционное право подозреваемого на предъявление обвинения или освобождение в течение сорока восьми часов было изменено в соответствии с Законом о предот­вращении терроризма (впервые принятым в 1974 году), чтобы предоставить детективам три или семь дней на подготовку дела против предполагаемых террористов. Однако большинство изме­нений коснулось только самой Северной Ирландии.

Концепции «сделки» и «фактора погрешности» являются результатом реалистичного отношения к судам, а также лояльности между бойцами спецназа. Офицеры знают, что крайне маловероят­но, что суды первой инстанции без участия присяжных в Северной Ирландии осудят солдата за убийство, поскольку они обязаны делать скидку на человека, убившего при исполнении служеб­ных обязанностей. Армия утверждает, что в любом случае крайне нежелательно допус­кать су­дебное преследование: они вряд ли приведут к обвинительным приговорам; в процессе они под­рывают моральный дух солдат; и они не удовлетворяют националистов, которые счита­ют, что су­дебное разбирательство было попыткой обелить себя.

Многие офицеры цинично относились к судебному процессу, часто в результате того, что виде­ли, как мужчины и женщины, которых они считали виновными в террористических преступле­ниях, выходят на свободу или получают легкие приговоры. Эти офицеры считали многих адво­катов, представляющих подозреваемых или семьи людей, застреленных армией, неофициальны­ми агентами ИРА. Они предполагали, например, что адвокат может согласиться передать сооб­щение от террориста его командиру или может использовать перекрестный допрос свидетеля из сил безопасности в попытке выяснить, была ли операция результатом утечки информации вну­три ИРА. Хотя мне были предъявлены конкретные обвинения, они остаются неподтвержденны­ми и касаются не более чем небольшой доли тех, кто занимается такой юридической работой. Чувствительность армии к судам возросла в связи с тенденцией к проведению более тайных опе­раций. Один старший офицер, служивший в Лисберне в конце 1970-х годов, замечал: «Если вы участвуете в тайной войне, вы знаете, что никогда не сможете полностью объяснить эту сторону жизни».

Это вызвало необходимость внесения изменений в закон, призванный защитить солдат, работаю­щих под прикрытием, их информаторов и технические средства, используемые для сбора инфор­мации. Генерал Фрэнк Китсон, командир 39-й армейской бригады в Белфасте в начале Смуты и один из теоретиков антитеррористических операций, утверждает: «Все, что делается прави­тельством и его агентами для борьбы с повстанцами, должно быть законным. Но это не означает, что правительство должно действовать в рамках точно такого же свода законов во время мятежа, который существовал ранее». Очевидно, следуя совету Китсона, армия пошла на определенные меры во время рассмотрения дела Бойла, чтобы помешать суду узнать личности бойцов САС.