Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа
Шрифт:
— Если ты подождешь немного… — начинает помощник.
— Подожду.
Помощник уходит.
В голове роятся бессвязные мысли. Вспыхивают картины, одна за другой, словно меня ударили по голове и я больше не могу собрать воедино даже простейшую головоломку.
Одно я знаю точно. Пилат понятия не имеет, что он вознамерился сделать. Смерть святого человека в руках угнетателей народа Израилева навеки запишет погибшего в ряды героев, во все времена жертвовавших своей жизнью во имя веры и мостивших своими телами дорогу к окончательному освобождению Израиля. Пилат сделает из Иешуа святого мученика, человека, с именем которого на устах будут сражаться и умирать другие. Человека, за которого уже к концу нынешнего дня будет готов умереть с оружием в руках любой зелот.
И тут я цепенею от ужаса.
Сквозь
Боже правый.
Бунт — всего лишь предлог, который ему нужен, чтобы напасть на лагерь зелотов и стереть их с лица земли всех до одного. А улицы будут пусты, поскольку всем людям сейчас полагается оставаться дома. Его легионы пройдут по городу незамеченными, и никто не предупредит зелотов. Убьют всех.
Только теперь я понимаю, насколько прав был Гамлиэль. [94]
Глава 33
Лука прижался к утесу, следя за пасущимися у берега лошадьми. Те ходили, опустив головы вниз, казалось, они еле переставляют копыта от усталости. Он видел, как Атиний и Калай вошли в пещеру, оставив охранять вход двух неопытных мальчишек. Перебираясь от одного укромного места к другому, он приближался к ним, а молодые монахи ни разу даже не глянули в его сторону. Время от времени они что-то говорили друг другу, но он не слышал что.
94
Только теперь я понимаю, насколько прав был Гамлиэль. — Возможно, вас удивит, почему мы не излагаем историю с помилованием Вараввы. Но во времена Иисуса этой традиции, называемой privelegium paschale, просто не существовало. Если бы имелся римский или иудейский закон, нормирующий подобную процедуру, то существовали бы и записи о случаях его применения наместником, жрецом или священником, будь то до смерти Иисуса или после нее. Но их нет. Лишь в 367 г. от P. X. мы находим в римском законе статью об indulgentia criminum, устанавливающую правило миловать преступников в праздник Исхода, кроме «виновных в оскорблении римского императора и в преступлениях против мертвых, а также волшебников, магов, прелюбодеев, насильников и убийц». Таким образом, окажись даже Варавва в 367 г., он как приговоренный к смерти убийца не подпадал бы под действие такого закона. Кроме того, indulgentia criminum мог даровать лишь сам император. Губернаторы провинций не обладали таким правом. Такие действия могли быть расценены как узурпация власти императора, что было равносильно государственной измене. Наконец, нет никаких сведений о том, что император выдал «особое» разрешение Пилату на такие действия, предоставив ему возможность заискивать перед евреями. Также мы не можем и предположить, что Пилат поступил так, не имея на это права. Его презрение по отношению к евреям получило печальную известность.
Таким образом, перед нами еще один пример того, как люди, писавшие Евангелия, пытались выставить евреев, а не Рим виновниками казни. Не забывайте про политическую обстановку, царившую во времена написания Евангелий. Иерусалим уже был под угрозой нападения, либо был только что разрушен. Римляне издали закон, запрещающий евреям даже просто посещать город, не говоря уже о том, чтобы жить там. Для обеспечения исполнения закона на территории города был расквартирован Десятый легион. Христиане уговорили командование легиона разрешить им вернуться в город, заявляя, что не являются частью еврейского народа и рады самому факту разрушения римлянами Храма. Командованию же было нужно, чтобы в городе имелось гражданское население, которое бы обслуживало солдат, и они были рады возможности сотрудничать с врагами иудеев. Христианам разрешили вернуться в Иерусалим. Отношения между иудеями и христианами испортились окончательно, и примерно в 85 г. от P. X., как раз тогда, когда, по всей вероятности, были написаны Евангелия от Матфея и Луки, эти две религии разделились.
Кроме того, представьте себе, что это значило — быть христианином в Риме после начала Иудейской войны в 66 г. от P. X., как, по всей вероятности, это было с Марком. Когда в 62 г. был убит Иаков, отношения христиан с иудаизмом начали рушиться, а затем, когда в 66 г. началось восстание в Иудее, всякие связи с церковью в Иерусалиме прервались. Марк и все христианское сообщество, в котором он жил, внезапно оказались без руководства. Что еще хуже, для римлян христиане являлись иудеями. Такого понятия, как «христианство», еще просто не существовало. Просто были иудеи, которые считали, что мессия уже пришел. Они называли себя христианами, но все считали их одной из сект иудаизма. Гонения, обрушившиеся на них, по-видимому, были просто невыносимыми. Поэтому Евангелие от Марка отчасти было отчаянным криком: «Мы не иудеи!» Без сомнения, одной из причин, по которой Марк оклеветал и унизил иудеев в своем Евангелии, было желание снять ответственность за смерть Иисуса с Рима и переложить ее на евреев, тем самым решив одну из главных проблем в отношениях христиан с римским обществом. Это было все равно что сказать: «Да, иудеи убивают в Палестине ваших сыновей и мужей, но они убили и нашего Господа. Мы не иудеи! По сути, мы ненавидим иудеев не меньше, чем вы!» Исторические последствия выдвинутого Марком обвинения ужасны, его слова стали обоснованием для уничтожения миллионов людей, но в тот момент это был просто акт самообороны.
Не надо также забывать, что к концу I в. было запрещено входить в синагоги. К концу IV в. были запрещены браки между иудеями и христианами, а в случае, если таковые происходили, они считались прелюбодеянием. Иудеям был законодательно запрещен прозелитизм — обращение иноверцев в свою веру — и строительство синагог.
Первые несколько столетий новой эры в жизни и тех и других были ужасны, и дальше все становилось только хуже.
Лука перевел взгляд на глыбы, лежащие на берегу моря. Оттуда, где он находился, эта картина напоминала кривящийся в усмешке рот с неровными и поломанными гниющими зубами.
Чтобы найти это место, не потребовалось предпринимать особых усилий. Десяток правильно заданных жителям окрестных поселений вопросов. Ливни-отшельника, или Старого Страшилу, знали все. Точное местоположение пещер — немногие.
Лука дал знак своим сообщникам. Мимо него, словно призраки, проскользнули четыре человека. Лука смотрел, прищурив глаза. Ради всего святого, почему епископ Афанасий выбрал из всех защитников веры, находившихся в Александрии, именно этих? Они слишком старые для таких заданий. Их короткие волосы и брови были тронуты сединой и поблескивали в свете луны. Хотя их фигуры и были довольно мускулистыми, Лука сомневался, что им хватит быстроты для выполнения четко спланированной атаки. Хорошо хоть они оделись в черные тоги, их будет не так видно в темноте. Это даст им небольшое преимущество.
Впрочем, это не имело большого значения. Сегодня у них только одна цель, казавшаяся Луке абсурдной, тем более после унижения, которому подверг его Атиний в Леонтополисе. Ему было достаточно всего лишь опустить руку, чтобы напомнить себе о нанесенной его гордости и мужественности ране.
«Остается лишь надеяться, Меридий, что твой новый план сработает».
Лука долгое время неподвижно стоял, прижавшись к холодному влажному камню, глядя, как египтяне продвигаются вперед, и прислушиваясь.
Как бы отчаянно он ни желал увидеть истекающего кровью Атиния и заполучить в свои руки этого демона в женском обличье, он должен выполнять приказы.
Он всегда поступал именно так.
Глава 34
Калай снова проснулась посреди ночи. Убрала спутанные волосы с лица. В первое мгновение она не могла вспомнить, где находится. Это не ее хижина прачки. Там пахло сыростью и грязью Нила, а тут — соленый запах моря… Приглушенные голоса заставили ее схватиться за кинжал. Она мгновенно скинула одеяло и откатилась к стене, сжимая в руке длинный изогнутый кинжал, отнятый у Луки.
Неземное мерцание звезд, пробивающееся сквозь плотный туман, придавало мрачный вид окружающему миру. Она увидела у входа в пещеру силуэты троих мужчин. Самый рослый, Кир, шел к выходу, двигаясь вдоль стены, подобно черной тени. Другой, судя по всему Тирас, нырнул в туннель, ведущий в библиотеку, и скрылся из виду.
У входа в пещеру послышалось испуганное храпение лошади и перестук подков.
Внутри у Калай все словно съежилось от страха. Сев на корточки, она задержала дыхание.
Она уже не видела Кира. Он слился с окружающей темнотой. Он около выхода?
Снаружи послышался мужской голос.
— Центурион, ты не сможешь сбежать. Сдавайся. Отдай папирус и спасешь жизни твоих товарищей. Не пытайся сопротивляться. У меня тут достаточно людей.
«Не Лука». Тем не менее этот холодный коварный голос был знаком ей, пробирая до самых костей, пусть и воспоминания о нем, казалось, были отделены тысячью лет от нынешнего времени.
Черная тень у входа пошевелилась.
— Я так не думаю, — ответил Кир. — Если бы так было, то сюда бы уже ворвались человек двадцать и просто выволокли нас наружу. Поскольку этого не происходит, предполагаю, что ты либо один, либо у тебя совсем мало людей.
Слегка повернув голову, Калай посмотрела на Заратана и увидела, что он все так же крепко спит.
«Иисус Христос, Боже правый, даже самый глупый убийца в мире сможет пробраться сюда и размозжить ему голову».
Стоявший снаружи человек пошевелился… и она увидела его. Он затаился у входа в пещеру, прижавшись спиной к стене. Позади стоял другой, ростом пониже, с густыми седыми волосами, поблескивающими в свете звезд.
Калай показала Киру два пальца, потом указала, где они стоят. Непонятно, увидел он или нет, но его темная тень продвинулась еще на шаг к выходу. Выставив руку из-под одежды, он поднял один палец, а потом показал на другой край пещеры, ближе к ней.
Страх пронзил ее чуть ли не до тошноты. Немного привстав, она заняла позицию для атаки.
Отсюда она хорошо разглядела стоявших у входа. Оба одеты в черное, но в руках у них влажно поблескивают мечи, то скрываясь в несомых ветром клочьях тумана, то вновь показываясь.
Ей вдруг стало очень жарко. Одежда прилипла к телу, покрывшемуся испариной от страха. Стараясь сохранять ровное дыхание, Калай прижалась плечом к стене.
— Мне поручено сделать тебе предложение, — сказал рослый мужчина.