При вечернем и утреннем свете

Сухарев (Сахаров) Дмитрий Антонович

«Какие чудесные дети…»

Какие чудесные дети Покрыли земную кору! Они на трухлявой планете Растут, как грибы во бору. Вот рыжик, а это масленок — Каких только нет пацанов! Как много им надо пеленок, Пока дорастут до штанов! В штанах они ходят не сразу, Но сразу же ходят в штаны. Научатся! Не было б сглазу — Всему научиться должны! Волнушки, подгруздки, опята — Какая крикливая рать! Как славно, что эти ребята Не любят в молчанку играть. Орите, ребята, растите, Боритесь за званье людей! Пусть будет вам сколько хотите И солнца и теплых дождей. Какие чудесные песни Мы вам сочиним про запас! Но самые честные песни Напишете вы после нас!.. 1972

Анна

Анна, Что

ж это за чудо? Как явилась ты? Откуда? Только год тому назад Не было тебя в помине! Были мы, и был твой брат, Были — книги, но под ними Не спала ты, как сейчас, Не было тебя у нас! Анна, А смешней всего, Что и брата твоего Тоже не было когда-то! Не был! Не было его! Да и мама твоя — Алла Не всегда существовала, Это вовсе не вранье. Ты представь себе планету: Есть отец, а мамы нету — Нету! Не было ее! Анна, А наступит срок, И меня не будет с вами: Был, пыхтел — и нет меня. И не страшно, лишь печально Знать, что так должно случиться. Ах, куда страшней подумать, Что случится вдруг Не так. 1973

Щенок

В квартире благодать: Щенка на рынке взяли. Без паспорта не брать! — Прописано в журнале. Кому совет и впрок, А мы не привереды, Живет у нас щенок Без клубных привилегий. Не мысля про собак, На рынок мы попали, А дальше было так: Увидели — пропали. Щенки любых сортов! Полканы и козявки! И все без паспортов, Как вольные казаки. И был в ряду одном Обрывок одеяла, Клубок щенков на нем, А рядом мать стояла. Что жизнь ее не мед, Понять бы и младенцу — И сука и помет Наскучили владельцу. Купец был в меру резв, И шла торговля лихо. А суки взгляд был трезв, Она стояла тихо. Как будто век жила Одной духовной пищей — Так сдержанно ждала Своей фортуны нищей. И взяли мы щенка И рассудили просто, Что тут наверняка По крови благородство. Резвится пес, ведь он Товарищ наш отныне. Глистов мы изведем, А блох уже отмыли. А честь — не в клубе честь И стать не в аттестате, А если хвостик есть, Так это тоже кстати. И в том, что так сужу Про божее творенье, Не удаль нахожу, Но удовлетворенье. 1968

Зимнее утро

Своих забот свободный раб, Я просыпаюсь оттого, Что некто вежливо сопит И — лапы на постель. Своих страстей кабальный князь, В рубаху лезу, торопясь, А некто прыгает, рычит И рвет носки из рук. Не вижу логики совсем В твоих поступках, друг: Ведь не пойду же я босым Выгуливать тебя! Который час? Рассвет завяз. Темно. Поземка. Нет семи. А некто палочку нашел И просит: отними! Побегаем! Туда-сюда, И полчаса прошли уже, Зато на пятом этаже Тепло и желтый свет, Там кофеварочка фырчит И чайник песенку поет, А некто больше не рычит И любит всю семью. Ах, двух минут недостает, Чтоб перемолвиться словцом! Прощайтесь, милые, с отцом, Слугой своих свобод. Надежды вольные рабы, Теперь помчимся кто куда, Лишь некто дома будет ждать Чего? — вечерних игр. 1969

О сладкий миг

О сладкий миг, когда старик Накрутит шарф по самый нос И скажет псу: «А ну-ка, пес, пойдем во дворик!» А во дворе идет снежок, И скажет псу: «Привет, дружок!» — Незлобный дворник, дядя Костя, алкоголик. У дяди Кости левых нет доходов, Зато есть бак для пищевых отходов, Зато у дяди Кости в этом баке Всегда найдутся кости для собаки. Я рассказать вам не могу, Как много меток на снегу, Их понимать умеет каждая собака. Над этой лапу задирал Боксер по кличке Адмирал, А здесь вот пинчер — мелкий хлыщ и задавака. Мы дружим со слюнявым Адмиралом, Он был и остается добрым малым, А пинчера гоняли и гоняем За то, что он, каналья, невменяем. Увы, бывают времена, Когда, криклива и дурна, Во двор выходит злая дворничиха Клава. Она не любит старика, Она

кричит издалека, Что у нее на старика, мол, есть управа. Нам дела нет до бабы бестолковой, Но к ней гуляет Вася-участковый, И Вася вместе с ней не одобряет, Когда собачка клумбу удобряет. Как хорошо, о боже мой, Со стариком идти домой, Покинув двор, где ты как вор и правит злоба. Старик поближе к огоньку, А пес поближе к старику, И оба-два сидим и радуемся оба. Старик себе заварит черный кофий, Чтоб справиться с проблемой мировою, А нес себе без всяких философий Завалится на лапы головою. 1972

В посудине одной

Я женщине прелестной Два слова недодам И твари бессловесной Скажу их по складам, И тварь наставит уши, И тварь поднимет взор, И вступят наши души В душевный разговор. «Ах, тварь, в одной посуде Творились ты и я, Я тоже тварь по сути, Да выбился в князья,— За то ли, что конечность К труду годна вполне, За то ль, что бесконечность Дана на муку мне…» И тварь меня немного Полижет — в знак того, Что разумом убога, Но это ничего. И тотчас же в контакте Сольются две души В ликующей кантате, Не слышимой в тиши. Мы к женщине прелестной Примчимся, я и тварь, Чтоб в муке бесполезной Зубрить ее словарь,— Чтоб все мы сговорились И спелись под луной, Не зря же мы варились В посудине одной. 1973

Возлюби детей и щенков

И мы возлюбили детей и кутят — Своих, и приблудных, и всяких, И стало не страшно, что годы летят, Что тает и тает косяк их. На ясельном фронте у Анны успех, У Кесаря новая миска. Блажен, кто блажен от любовных утех, От мелкого вяка и визга! Дыми, наш дредноут, по скользким волнам, Неважно, что грязно и тесно, А важно, что все это нравится нам, Что все это чисто и честно. Качайся, пока океан незлобив, На радость зверюгам и детям! И петь вознамерились мы, возлюбив Друзей, приходящих за этим. И в песню войдя, возлюбили людей, Когда они люди как люди, И весело стало от этих идей В посудине тесной, в каюте. А то, что блаженство пройдет без следа, Так это не новость, ей-богу. Не тронь, кого любим, нужда и беда,— Людей позовем на подмогу! 1973

Две женщины

Две женщины проснулись и глядят — Проснулись и глядят в окно вагона. Две женщины умылись и сидят — Друг дружку наряжают благосклонно. Две тайны примеряют кружева, Им так охота выглядеть красиво! Одна из них пять платьев износила — Она пять лет на свете прожила. Одна пять лет на свете прожила И повидала разного немало. Другая — пять смертей пережила И пятый свой десяток разменяла. Две ясности, две хитрых простоты Играют в дурачка на нижней полке, А сам дурак лежит на верхней полке, Заглядывая в карты с высоты. Там на заход валетик желторотый, Там на отбой четыре короля, Там козырями черви под колодой, Там за окном летучая земля. И карты сообщают так немного, И так земля летучая легка, И так длинна, так коротка дорога, Что можно спать, не слушая гудка. 1977

Детский сад

Детский сад начинает работу с восьми, И к восьми же наш двор наполняется роем. Человеческий отпрыск, любитель возни, Поутру молчалив и угрюмо настроен. Вот и мне на работу пора, я бегу, Двор встречает меня щебетаньем картавым, А потомство уже громоздит на снегу Свои башни, свои трудовые кварталы. Иногда бюллетеню, торчу у окна, Все гляжу-наблюдаю подолгу-подолгу, Как, вольна и буйна, от темна до темна Приучается смена к порядку и долгу. А уходят ребята в седьмом, в полумгле, Второпях, не сказав «до свиданья» друг другу, И спешат-семенят по промерзлой земле, Уцепившись за теплую мамкину руку. 1962

«Мы поводили в ясли наших чад…»

Мы поводили в ясли наших чад И перешли в другое министерство. Наш новый храм — районный детский сад, Где мини-граждан лепят нам из теста. Тому, кто в лепку вкладывает пыл, Спасибо скажем, хоть и знаем крепко, Что кто бы где бы как бы ни лепил, Какое тесто — такова и лепка. А тесто что ж? — месили мы его, Дрожжей немало, и крахмала в норме. Взойди, взойди, живое вещество, Запузырись в знакомо милой форме! Переброди — и нас перерасти, Когда словам настанет срок рождаться, И огнь прими, и плотью оплати Максимализм наследного гражданства! 1976