Приговор
Шрифт:
Мы с Эвьет едва успели распластаться вдоль стенки колодца. Я был уверен, что сверху, тем более – со свету, нас невозможно разглядеть, и все равно сердце пустилось в испуганный галоп. Человек наверху навис над краем колодца уже по грудь – ощущение было такое, что он действительно старается рассмотреть что-то внизу. Дальше – больше, он влез уже по пояс… что ему надо, черт побери?! Тоже хочет здесь спрятаться, спустившись по веревке? Но он даже не пытался ухватиться за нее – напротив, его руки и туловище безвольно свесились вниз, а затем…
Ну да. Он полетел в колодец вниз головой.
Несколько мгновений спустя он с оглушительным
Его нога уперлась мне в грудь; я ухватился на нее, чтобы отпихнуть (нога оказалась босая, с густыми волосами на лодыжке) – но тут же замер, бросив взгляд наверх. Оттуда во мрак колодца вглядывались еще двое.
Эвьет тоже поняла, что надо стоять тихо и не двигаться. Некоторое время, пока в колодце гулко бултыхалась потревоженная вода, эти две головы продолжали маячить сверху. Затем – очевидно, удостоверившись, что внизу ничего не рассмотреть, они убрались. За это время я уже убедился, что в ноге, которую я продолжал держать, нет никакого намека на пульс. Я вслушивался. Все было тихо.
– Он мертв? – прошептала, наконец, Эвелина.
– Да, – так же тихо ответил я, опуская, наконец, лодыжку покойника в воду.
– Те двое за ним гнались?
– Нет, – я уже понял, что произошло. – Он был убит еще до того, как они его сюда сбросили. Обычное дело – бросать трупы в колодец, чтобы отравить воду.
– Вот же мерзость!
– На самом деле, – заметил я, – для нас это хорошо.
– Хорошо?! Стоять в одной воде с…
– Он еще не начал разлагаться. И этот процесс станет заметным не так скоро – здесь слишком холодно. А то, что солдаты отравляют колодцы, означает, что им эта вода уже не понадобится.
– Они уходят из города?
– Именно. Нам не придется проторчать здесь пару дней, чего я опасался. Наверное, они и впрямь не сумели совладать с пожарами, и это вынудило их поторопиться.
– Пару дней?! Бррр… не знаю, как бы я выдержала, – Эвьет уже сейчас стучала зубами.
– Сейчас будет теплее, – пообещал я. – Стой смирно.
Я набрал в легкие воздуха и присел под воду рядом с мертвецом (оказавшимся, как я и ожидал, раздетым догола). Со второй попытки мне удалось придать трупу нужную позу, сложив его втрое спиной вверх и придвинув боком к стенке. Я высунул голову из воды, продолжая удерживать покойника.
– Становись ему на спину, – велел я.
– Ты предлагаешь мне стоять на трупе?!
– Ну да. Так ты выше поднимешься из воды, и будет не так холодно. Не бойся, не соскользнешь – я буду тебя держать.
– Хм… разумно. Как тут лучше встать?
– Сейчас я направлю твою ногу. Не бойся, это моя рука, а не его.
Эвьет взобралась на скрюченное тело, и я выпрямился, поддерживая ее. Мы вновь прижались друг к другу. Теперь казалось, что мы одного роста.
Так мы простояли еще, наверное, часа три. Эвьет, немного согревшись, задремала у меня на плече. Я тоже чувствовал, что хочу спать – ночью нам ведь так и не дали выспаться – и периодически начинал клевать носом, но всякий раз вскидывался прежде, чем мы оба снова свалились бы в ледяную воду. Я обратил внимание, что света
Вероятно, для пущей безопасности стоило подождать еще несколько часов. Но я уже не чувствовал сил терпеть это и дальше; моя первоначальная идея, что в колодце можно отсиживаться сутки или больше, теперь казалась мне слишком опрометчивой. Стоять неподвижно тяжело даже в тепле, а по пояс в холодной воде и подавно. Я боялся, что затекшие мышцы ног просто не позволят мне взобраться наверх. Я послушал еще. Все было тихо.
– Эвьет, – негромко позвал я.
– А? – она мгновенно проснулась и, кажется, потянулась за своим арбалетом.
– Все в порядке, – успокоил я ее. – Пора выбираться. Ты умеешь лазить по веревке?
– По деревьям – сколько раз, а вот по веревке не пробовала, – призналась девочка.
– Вообще это просто – нужно только правильно захватывать веревку ногами, чтобы она проходила под ступней той, что ближе, и над ступней той, что дальше… Ну ладно, поучишься в более комфортной обстановке. Сейчас делаем так. Я вылезу и осмотрюсь. Если все нормально, дерну веревку три раза. Ты в ответ тоже дерни трижды, я подожду где-то минуту, чтобы ты как следует уцепилась, и тебя вытащу. Кричать пока не стоит. Сумки тебе оставлю, не уронишь?
– Не уроню.
Прежде, чем лезть, я попрыгал в воде и поразминал ноги, чтобы хоть как-то прогреть закоченевшие мышцы. Веревка выглядела достаточно надежной, чтобы выдержать мой вес, но взбираться по ней оказалось еще труднее, чем я ожидал – все-таки я не занимался подобными вещами с детства. Саднили содранные ладони. Левая икра дважды опасно напрягалась, готовясь осчастливить меня судорогой – приходилось переносить вес на руки, одновременно изо всех сил тяня носок на себя, пятку от себя. Я чувствовал, что еще один-два таких сюрприза – и я сорвусь. Но, к счастью, крыша была уже недалеко. Еще несколько перехватов – я на всякий случай в последний раз прислушался – и моя голова поднялась над краем колодца.
Площадь сильно изменилась за последние несколько часов. Правда, тогда я видел ее лишь в лунном свете; теперь над ней висел сизый туман, образованный мельчайшими частичками пепла и копоти. Запах гари был здесь гораздо сильнее, чем внизу. Из шести зданий, обрамлявших площадь, сгорели и рухнули три; два из них просто обратились в груду головешек, в которой можно было различить остатки непрогоревшего скарба, от одного уцелела единственная стена с пустыми проемами окон; кое-где в развалинах еще лениво курился слабый дымок. Четвертое здание, судя по черным языкам копоти, выгорело изнутри, но осталось стоять, ибо было каменным; его крыша была вся в оспинах расколовшейся и упавшей черепицы. Еще на два дома огонь не перекинулся – видимо, помогли и более широкие улицы, отделившие их от соседей, и направление ветра. Но и там были высажены окна и двери. Вокруг никого не было – никого из живых, я имею в виду; на площади и прилегающих улицах, насколько хватало глаз, валялось около дюжины человеческих трупов и один невесть как оказавшийся здесь мертвый осел.