Приговоренный к смерти
Шрифт:
— Ты бы язык-то прикусил, старик. Седина — не броня, а дерзость — не лучшее начало разговора. Мы ничего постыдного не сделали, чтобы выслушивать твои упреки.
Услышав речь на родном языке, старик с недоумением уставился на всадников в шадрских одеждах — лица, судя по всему, он мог различать с трудом.
— Вы… вы не шадриане?.. — пробормотал он дрогнувшим голосом, и слезы полились по его запавшим морщинистым щекам. — Вы пришли спасти нас?.. Слава свету! Простите, не взыщите со слепого глупого старика… Хвала императору, что не забыл о своих несчастных подданных!..
Закрыв лицо руками, целебник разрыдался, трясущейся рукой закрывая лицо.
— Хвала императору… Не забыл… Не бросил нас на погибель…
Рик нахмурился еще сильнее.
— Мне жаль тебя огорчать, но я понятия не имею, о чем ты ведешь речь. Где весь народ?..
Старик затих, отнял руку от лица.
— Так вы… вы приехали сюда не для того, чтобы спасти нас?..
— Мы — воины разведывательного отряда, попали в переделку в Шадре и сейчас возвращаемся домой, — убедительно соврал Нокс, к тому времени вместе со всеми остальными уже поравнявшийся с Риком. — Мы ожидали найти здесь временный приют, а обнаружили покинутый город.
Целебник тяжело вздохнул.
— Если вы искали приют — то вы не туда приехали, господа… Здесь приюта нет. Весь город — одно большое кладбище…
— Из-за болезни? Мы видели черные стяги на воротах, — сказал Рик.
Старик покачал головой.
— Нет… Черная пляска у нас унесла не много жизней. Но вся торговля встала, запасы закончились… А потом пришла пустыня, — целебник слабо улыбнулся. — Мы уже давно умираем не от болезней, а от голода.
Всадники переглянулись.
— Живые где? — коротко спросил Рик.
— На территории храма. Нам так проще заботиться друг о друге. И следить, чтобы более сильные не пожирали слабых…
Не дослушав старика, Рик помчал туда. За ним поспешили остальные. Бросив поводья Бруно, Рик толкнул ворота — и с трудом проглотил подкативший к горлу ком.
Прямо во дворе горел открытый огонь, на котором стоял большой чан с мутной вонючей жижей — это варились голенища кожаных сапог, древесная кора и целая тушка какой-то птицы, скорее всего — вороны. А вокруг очага сидели призраки: чуть больше полусотни людей, и в основном это были женщины и дети с запавшими бледными щеками, синяками под глазами, остро выпирающими из-под одежды плечами и ключицами. Некоторые с интересом уставились на чужака, но в основном блуждающие взгляды казались совершенно безразличными. Словно они уже давно умерли, но тщедушные оболочки все еще продолжали дышать.
Неподалеку от входа сидела женщина, возраст которой сейчас невозможно было определить. Бережно прижимая к груди младенца, завернутого в пеленки, она покачивала его на руках и тянула какую-то заунывную колыбельную без слов. Синюшная ручка ребенка безжизненно покачивалась в такт ее движениям, крошечное застывшее личико казалось восковым.
Рику стало трудно дышать. Вернувшись за ворота, он больше минуты просто стоял и молчал, глядя в землю. Потом перевел взгляд на Клыкастого, с серым лицом тихо бормотавшего ругательства себе в бороду.
— Поможешь? — спросил он, принимаясь снимать поклажу с одной из дополнительных лошадей.
Тот все понял, с готовностью кивнул.
— Жаль кобылку, — вырвалось у Бруно. Рик яростно блеснул в его сторону глазами.
— А людей не жаль? Клыкастый, зайди к ним туда, возьми ведра какие-нибудь. И веревки.
Рванув лошадь под уздцы, Рик повел ее на ближайший двор. Клыкастый догнал его еще по пути, груженый посудой. Стянув брыкающейся кобыле ноги веревками, уложили ее на бок, и Рик быстрым и точным движением перерезал ей горло.
Клыкастый подвинул ему ведро.
— Кровь собери, командир. Если пожарить с солью и перцем, вкусно и сытно получается. Ну или в похлебку для густоты добавить можно.
— Сделай сам, — попросил тот, отодвигаясь в сторону. — Муторно мне…
Рик остался сидеть на земле, свесив окровавленные руки с колен и уставившись в одну точку, а Клыкастый сноровисто принялся за дело — собрал красную жидкость в ведро, потом со вздохом занялся разделкой туши.
— Знаю, о чем сейчас думаешь, командир, — сказал он, ловко орудуя ножом и вычищая внутренности. — Выкинь из головы. Невиновен ты в этом, и точка.
Рик промолчал.
— Слышь, че говорю?.. — обернулся на него Клыкастый.
Рик мрачно усмехнулся.
— А кто же тогда виновен? — спросил он. — Нет, друг, я на мир реальными глазами смотрю. Паскудно иногда, но ничего не поделаешь.
Бородач покачал головой, вздохнул и вернулся к своему занятию.
— У нас деревня стояла на берегу реки… Хорошая, добрая река. Рыбой богатая. Каждую весну разливалась так, что чуть не до первых домов все топила… Дай вон ту плошку для мякоти?..
Рик подвинул Клыкастому посудину.
— … А как-то раз — я еще мальцом совсем был, лет семь мне было… Лед на реке пошел. Резко так, нежданно. А день праздничный, взрослые все кто уже пьяный, кто еще только собирается. Солнце яркое, мороз спал. И детворы на лед высыпало — тьма… И тут хруст, грохот. Река вскрылась. Пять человек тогда сгинуло — детей четверо и один мужик. Тот, что первым на помощь бросился…
В плошку с влажным шлепком плюхнулся кусок мяса. Клыкастый вытер лоб рукавом.
— Брат мой старший под лед ушел, а мне повезло. Меня чудом за шиворот вытащили. Неделю потом в горячке провалялся. Вот ты и рассуди: разве река виновата, что брат мой помер? Она просто жизнь почуяла, оковы ледяные с себя сорвала…
Он вновь наклонился к туше.
— Так вот и ты… Потому и говорю — выкинь из головы.
Рик покрутил в руках нож, которым забил кобылу, поднялся.
— Подвинься немного, что ли. Сейчас в четыре руки быстрее справимся, а то стемнеет скоро.
Клыкастый одобрительно промычал и развернулся, чтобы вдвоем было удобнее работать.