Прииск «Безымянный»
Шрифт:
— А чего мне бояться? Нас всё равно никто не слышит, кругом тайга. Разве, что медведь подслушает.
— Ошибаешься: у нас везде есть глаза и уши, о каждом всё известно. И о тебе соответствующие органы тоже знают. Если не прекратишь, я сам доложу по инстанции о твоих антисоветских разговорах. Будешь знать, как болтать языком.
— Да ладно тебе, подполковник, спустись на землю, — с иронией в голосе сказал майор. — Мы, может, последние часы доживаем на этой Земле, а ты всё блюдешь честь мундира, беспокоишься о партийных устоях. Оглянись вокруг, ведь на свете есть иная жизнь и люди там живут по-другому, не чета нам, а ты её боишься — эту жизнь, боишься, как чёрт ладана, и других туда не пускаешь. Ведь сам, небось, откуда-нибудь из деревни, где были другие порядки. Тебя же дома не учили так жить, как ты живёшь. А ты что делаешь? Мирных людей убиваешь.
— Но, но, потише! — резко дёрнулся Свиридов. — Я к этому не имею никакого отношения. Такие дела решают без меня.
— Ну да, конечно, ты тут ни при чём, святой мне нашёлся. Все вы такие. Хорошо, будем считать, что ты чистенький, ничем ещё не замазанный, — будто смирившись, сказал майор. — Но согласись, нами, русскими людьми, правит грузинско-жидовская шайка, — произнёс он с новой силой. — Сколько людей они извели! — Он закачался из стороны в сторону, видно, не в силах добавить словами. — А за что, скажи мне? Думаешь, за идею? Нет, ошибаешься — ради наживы. Бесплатная рабочая сила зарабатывает им валюту, строит города и электростанции, добывают металл. Главное, обидно, — вякнуть никто не может — всем рот закрыли, всё засекретили. Куда ни плюнь, одни запреты, ничего русскому человеку теперь не позволено.
Подул ветер, пламя огня метнулось в сторону майора, осветив его лицо. Оно было багровым.
— Давай лучше прекратим этот опасный разговор, — предложил Свиридов. — Мы ничего друг другу не докажем и, тем более, ничего не сможем сделать. За нас другие всё уже решили.
Ивану показалось, будто подполковник с чем-то был согласен, но долг службы не позволял ему в этом сознаться.
— Ну что, на этом закончим? — кивнул тот майору.
— Раз не хочешь больше говорить, то не надо.
— Вот и хорошо, я всё списываю на твою контузию и больную психику.
«Ловко он закончил, — подумал Иван. — Майор болен, поэтому и наговорил тут лишнего. Что взять с такого человека! Теперь никто не держит зла друг на друга. Лишь бы всё обошлось без последствий, а то подполковник возьмёт и проявит свою гражданскую позицию. Тогда Синицыну мало не покажется».
— Да, конечно, в таких условиях, когда ты измотан, можно наговорить чего угодно, — будто услышав его слова, стал защищать майора Сенькин, тоже слышавший весь разговор. — Главное в этой трагедии то, что мы остались живы. Вот, что значит судьба! Видно, у нас на роду было написано, чтобы задержаться на этом свете. Повезло нам, товарищи, не сказано! После того, что случилось за жизнь надо держаться. Я думаю, нас будут искать.
— Конечно, будут, — подтвердил Свиридов. — Только не нас, а золото, которое было на твоём борту. Ведь его там почти целая тонна. Наверху теперь знают, где самолёт упал, и, следовательно, уверены, что золото никто не возьмёт. Значит, больше сюда никто не прилетит, а как снег ляжет, пробьют зимник и заберут золотишко. Ради этого золота не только временный зимник протянут, даже постоянную дорогу отсыплют.
«Ничего себе! Тонна золота, — подумал Иван. — Это, значит, его охраняли те мужики-дальстроевцы, а подполковник был у них главным. Стало быть, всё золото числится на нём. Круто! Конечно, нас будут обязательно искать. В нашей стране людей не бросают в беде. Вон полярников спасли, а самолёт Леваневского! Его до сих пор ищут. А тут на борту было столько металла…»
— Это мне надо думать о своей шкуре, — услышал он голос Свиридова. — За то, что я бросил груз, и ушёл с вами в тайгу, по головке не погладят. Если живым останусь, как бы самому не угодить на нары. Могут и к стенке поставить. Наши органы постоянно чистят, да что толку. — Он тяжело вздохнул и толстой веткой застучал по валявшейся палке. Глухие удары разнеслись по лесу. Вдобавок к этому стало слышно, как он цокает языком, видимо, в душе переживая о произошедшем. — Ох, наделал же я дел! — сказал он с сожалением. — Из-за меня семья пострадает. Не надо было уходить от самолёта, и вас я зря отпустил. Сидели бы сейчас в разбитом фюзеляже и ждали своего конца. Зато после смерти из нас сделали бы героев. Ведь мы металл стерегли. А теперь кто мы? Беглецы, спасающие свою шкуру. А кто нас подбил на этот побег? Иван, геолог дальстроевский. Это он самостил нас уйти с места катастрофы. Вот с него и спросят по всей строгости советского закона.
Подполковник нашёл Ивана глазами и кивнул в его сторону головой.
— Да, да, это ты, сукин сын, втянул нас в эту авантюру. Поэтому, если что-нибудь случится — ты за всё в ответе.
«Ничего себе, — вздрогнул парень. Мурашки пробежали по коже. — Оказывается, теперь я буду крайним во всей этой трагедии. Буду виноват за то, что не захотел погибать возле разбитого самолёта и всех убедил выходить к людям, то есть спасать свою жизнь».
— Ладно, ты не волнуйся, я пошутил, — глядя на, изменившегося прямо на глазах, парня, смягчился Свиридов. — Ты молодец, нашёл правильное решение, иначе нам бы всем пришёл конец. Проблемы с властями могут быть только у меня, а ты чист, как стёклышко. И вообще что сделано, то сделано, назад не повёрнешь. Не будем искать вчерашний день, если что…
Он не договорил, впереди что-то зашумело, затрещали ломающиеся ветки и кусты. Можно было подумать, будто кто-то валит лес. «Наверно, ураган», — промелькнуло в голове у каждого, и все с испугом уставились туда, откуда, только что слышался шум.
Посидев в недоумении, Сенькин сказал:
— Не переживай подполковник, мы не дадим тебя в обиду. Я напишу докладную в твою контору, думаю, все меня поддержат. Переживать надо мне. Из всего экипажа я один остался, значит, мне одному придётся за всё отвечать: и за самолёт, и за погибших товарищей, и за пассажиров, и даже за твоё золото, которое было на борту. Чувствую, тут одной объяснительной не отделаться, сразу дело заведут. Ох, жизнь! — тяжело вздохнул Сенькин. — Чего на свете только не бывает! Но я никогда не думал, что такое может случиться со мной.
«Действительно, вот кому надо думать о нарах в бараке, — подумал Иван. — По большому счёту катастрофа произошла по вине экипажа. Хотя, как говорит Сенькин, экипаж не виновен — самолёт был неисправен. А может его перегрузили, — неожиданно возникла у него догадка».
— Даже если не посадят, то с авиацией придётся распрощаться, — тяжело вздохнул пилот, — дорога на аэродром мне заказана. Хотя я буду бороться до последнего. Вот увидите…
Вдруг рядом с ними затрещали ветки, и кто-то стал ломиться к костру. Этот кто-то, видно, был огромным — высоко над ними в темноте вспыхнули два огонька. Подполковник выхватил пистолет и передёрнул затвор. В следующее мгновение из зарослей показался огромный лось. Увидев людей, он на мгновенье замер. Все сидели не шелохнувшись, даже подполковник забыл о своем пистолете. Секунду постояв, лось, ломая бурелом, кинулся обратно в лес.
Всё произошло так быстро, что никто не успел даже опомниться. Впервые Иван увидел огромного зверя прямо перед собой.
— Сколько мяса убежало! — придя в себя первым, с сожалением произнёс Сенькин. — Хватило бы надолго. Ну что же ты не стрелял? — обратился он к подполковнику. — Надо было пальнуть.
Под колючим взглядом пилота тот быстро нашёлся.
— У меня же не ППШ и не карабин, а всего на всего ТТ. С такого расстояния стрелять в сохатого из пистолета — всё равно, что подписать себе приговор. Не дай Господь, я бы его ранил, он бы нас растоптал — лося даже медведь обходит стороной, а ты захотел, чтобы я завалил его из пистолета.