Приключения Петра Макарыча, корреспондента Радиорубки Американской Парфюмерной Фабрики "свобода"
Шрифт:
К стойке бара, тем временем, приковылял Димон. Выражение лица бывалого матроса выдавало душевное смятение. На его подбородке Инкина коленка оставила художественную вмятину в виде полумесяца. Со стороны могло показаться, что у Димона два рта, причем нижний, на подбородке, ухмыляется, а верхний готов разреветься.
– Я всегда говорил, что моя Инка - настоящий лунный вампир, - сходу вошел он в тему.
– Иначе как она могла допетрить, что именно в это время я буду находиться именно в этой забегаловке у Курского вокзала?
Ну, разве что я ей сам сказал, что пойду вечером провожать тебя в командировку.
– Димон ткнул в нос Макарыча пивной кружкой, услужливо подготовленной зардевшейся
– Конечно, Инка могла догадаться, - почесал он у Макарыча за ухом, - что ты отбываешь с Курского вокзала, потому как я сам ей об этом сообщил по секрету.
Но как она могла вычислить, что мы будем заливать за галстук аккурат в "Перед смертью не наквасишься"?
– Димон вытащил из нагрудного кармана Макарыча допотопный и убогий "Sony Z1", слизнул с него пивную пену и, тыча антенной в потолок, принялся прилюдно стыдить друга.
– И на черта я пошел тебя провожать? Вот опять нахлобыстался! Сидел бы сейчас на крыше дома, смотрел радио, читал телевизор, слушал прессу да прикладывался к манной кашке в рагу из мяса соловья, заедая пингвиньим соусом, разведенным в огуречном подсолнечном масле.
– Старый матрос погрозил телефоном Гибельбабе. Девушка явно сникла, осознав тщетность попыток состязаться с могущественной и всевидящей морячкой-вурдулачкой.
– Да, кажется я унюхал, чем Инка учуяла наше с тобой местопребывание. Я, понимаешь, ей тонко, по-английски, намекнул, что мы зависнем в тухлой стекляшке, что справа от входа на Курский, потому как ты всегда здесь торчикозишь, когда уносишься с этого вокзала.
– Вообще, Димон, то, что все именно так получилось - большая редкость, - примирительно изрек Макарыч и заказал четыре стопки коньяка, так как по направлению к стойке плыли вышедшие из ступора Моча и Герцогиня.
– Еще Наполеон говорил, что труднее всего воевать с дураком, так как никогда не угадаешь, что он совершит в следующий момент.
Поэтому мы с тобой должны были затулиться вовсе не на Курский, а, скажем, в Шереметьево.
Четверть века тому назад, в канун лихого советского мужского праздника 8-го Марта, ломовой Акварель Саврасович Титульный, Главный Художник "Дуриздата", послал меня за коньяком в Елисеевский магазин. А там выстроилась такая очередина прекрасных дам, стремящихся угодить своим благоверным, что я плюнул, развернулся и решил попытать счастья в универмаге на Малой Бронной, в котором страждущих подготовить должным образом праздничный мужской стол оказалось раза в три больше. Тем не менее, я затисался меж возбужденных мадамочек, а одну, с приспущенной на бедра юбкой, успел даже удовлетворить ладошкой, но когда пришла пора расплачиваться, то обнаружил, что десятка, выданная Саврасовичем, куда-то исчезла.
Укрывшись от града пинков возмущенных прекрасных ног под проливным дождем, я тут же вспомнил, что по дороге из Елисеевского на Малую Бронную ненароком заглянул в "Лиру" и выкушал на выданную десятку четыре крепчайших коктейля.
Вернувшись ни с чем к Акварелю, я обнаружил в кабинете храпящую на столе Титульную голову, а правая рука Саврасовича малевала на стене масонские знаки.
Под креслом валялись три побежденные им бутылки азербайджанского коньяка, апельсиновые корки и выжатый лимон, сильно смахивающий на морду лица художника.
Сумрачным днем 9-го марта светящийся Акварель Саврасович Титульный рассыпался в благодарности за великолепный коньяк, который позволил ему выспаться на работе от неугомонной супруги Просёлки Пейзажевны, и сунул мне еще десятку в качестве компенсации, так как я, дескать, переплатил из своих, и к тому же организовал и провел мудреное мероприятие исключительно оперативно и грамотно.
Моча и Герцогиня хотели было подобострастно хихикнуть, но из их чрева выдавилось дебильно-ишачье "И-и-и-и-и- ...".
Журналист придвинул им стопки с "Лезгинкой", многозначительно подмигнул заплесневелому подоконнику и продолжил поучать несмышленышей.
– Нет ничего в этом мире раз навсегда окончательно данного, спермозащитного и членоустойчивого. Было дело, звякнула мне из Общества "Знание" Валькирия Знамоделовна Путевкина и пригласила в поездку по советским гоуродам и весям на Агитпоезде ЦК ВЛКСМ для чтения лекций на юридические и прочие неправовые темы. Однако матерая инструкторша отстала от жизни и не ведала, что активный член "Знания" Петр Макарыч уже как три месяца с позором изгнан из Секретутов парткома Всесоюзного Института Повышения Квалификации Журналистских кадров СССР и вещает в рупор антисоветской Радиорубки Американской Парфюмерной Фабрики "Свобода" о шахтерских забастовках в Кузбассе и Воркуте.
Я не стал разочаровывать Знамоделовну, воспользовался предложением, оформил у нее путевку и отправился колесить с советской молодежью по стране. В процессе чтения лекций и общения с народом я обрастал всевозможной информацией о положении на местах, которую использовал в последующих радиорубковских репортажах.
На пятый день железнодорожного турне, в воскресенье, весь личный состав Агитпоезда уселся в вагоне-кинозале для планового просмотра программы "Время". Она началась с темы шахтерских волнений. Сердитый ведущий сходу возвестил о том, что информация западных радиоголосов об их массовом характере лжива и провокационна, что сейчас подтвердит человек из самой Воркуты.
В "ящик" влезла тетка и разоралась, что "некий Петр Макарыч с Радиорубки "Свобода" совсем уже заврался! Записывает по телефону из Москвы голоса якобы лидеров шахтерского стачечного движения и распространяет гнусные измышления о политических забастовках в советских угледобывающих центрах. На самом деле эти голоса принадлежат деградировавшим асоциальным алкоголикам, уволенным с шахт за пьянство и разврат в забое. Пусть господа буржуи и их радиорупор заткнутся! У нас в Воркуте и братском Кузбассе все спокойно, а отдельные инициденты на угольных предприятиях связаны с мелкими бытовыми неурядицами, например, нехваткой дегтярного мыла для послезабойной помывки".
– Макарыч обмакнул большой палец в коньяк, поднес к носу и глумливо получихнул.
– И весь Агипоезд ЦК ВЛКСМ уставился на меня, того самого "гнусного клеветника" со "Свободы".
Самое интересное, что после того, как я был выведен программой "Время" "на чистую воду", агипоездовская молодежь буквально прикипела ко мне, наперебой рассказывала о творящихся в их коллективах безобразиях и требовала немедленно выдать данную информацию в эфир Радиорубки, что, к сожалению, не представлялось возможным в силу отсутствия в то время мобильной телефонной связи.
– Макарыч бросил ностальгический взгляд на сотового калеку, антенной которого Димон усердно ковырял в носу. Репортер выхватил свою ветхозаветную собственность из клешни старого матроса, неуловимым движением просунул что-то внутрь чехла и вернул другу. Димон, покрутив антенной у виска, принялся использовать ее теперь уже в качестве зубочистки.
– Ну а сам Директор Агитпоезда, член ЦК ВЛКСМ Молодняк Подрастаевич Зеленопопкин, - дебильная гордость распирала Макарыча до треска швов пиджака, - каждый вечер запирал меня в своем люкс-купе и резал правду-матку о "прогнившей советской власти", партийных и комсомольских "карьеристах и прохвостах", коих он глубоко презирает и уж точно никак к ним не принадлежит.