Принц
Шрифт:
Через неделю по возвращении в школу, Кингсли решил, что Сорен издевается над ним. Той ночью в лесу было насилие, и ничего более. Не похоть, не любовь, а простое насилие. Это значило все для Кингсли и ничего для Сорена. По крайней мере, это то, что он говорил себе, или пытался говорить. Если бы он все еще был Стернсом, а не Сореном, Кингсли может быть поверил, что та ночь ничего не значила. Но сейчас он знал имя Сорена и он ощущал его силу. Поэтому он продолжал разгуливать с тяжелыми, как свинец яйцами, с болью в животе, с ноющим сердцем.
В ночь пятницы Кинг не мог заснуть. Физический дискомфорт тускнел
В какой-то момент Кингсли задремал, ему снился дом и кровать в огне, и проснулся он только когда пламя начало лизать его ноги. Его глаза распахнулись, и он сел в постели, тяжело дыша. Поднеся руку ко лбу, он почувствовал, что пот пропитал его кожу. Он провел пальцами по своим длинным, влажным волосам.
Чашка холодной воды появилась у его губ и Кингсли с жадностью выпил ее. Подождите. Вода? Кингсли чуть не подавился, но его рот накрыла рука и заглушила кашель.
– Ты болен?
Кингсли больше почувствовал шепот, нежели услышал.
Он покачал головой, и рука медленно отодвинулась от его рта.
– Merci, - сказал он.
– Не болен. Просто плохой сон.
Постель слегка прогнулась, глаза Кингсли быстро привыкли к темноте. Сорен сидел на краю кровати, держа теперь пустой стакан.
Кинг моргнул, не совсем уверенный, что он не спал. Сорен на его кровати посреди ночи. Он мечтал об этом. Грезы наяву, но все еще мечты.
Он никогда не видел Сорена так небрежно одетым раньше. Тот был в одних штанах и белой оксфордской рубашке с расстегнутым воротом. Ни галстука. Ни жилета. Ни пиджака. Ни даже обуви.
Без обуви? Кингсли посмотрел на босые ноги Сорена. Тишина. Он не надел обуви, поэтому он мог двигаться по коридорам в тишине. Хорошая мысль. Кингсли запомнит это.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он на французском.
Если вдруг кто-то из мальчиков проснется и услышит их разговор, по крайней мере, он не поймет, о чем они говорят.
Сорен не ответил. Но никаких слов не нужно было, не при таком выражении его глаз. Уже несколько дней Кингсли жил на грани паники при одной мысли о еще одной ночи с Сореном – или еще хуже, что у него никогда не будет еще одной ночи с ним. Но теперь, когда Сорен сидел на его постели, готовый взять его, Кингсли совершенно успокоился. Его сердцебиение замедлилось, дыхание восстановилось.
Куда угодно… он бы последовал за Сореном куда угодно. И что угодно… он сделал бы что угодно, что попросил Сорен.
Сорен встал и подошел к двери. Потянувшись под кровать, Кингсли схватил свою футболку и небольшой рюкзак с вещами.
Когда они покидали комнату, Кинг огляделся, чтобы убедиться, что все его товарищи по-прежнему спали. При его таланте к обману, он не мог придумать правдивое объяснение, почему они с Сореном пробирались тайком посреди ночи вместе.
В тишине они проскользнули через общежитие, плитка пола была прохладной и гладкой под босыми ногами Кингсли. Он шел за Сореном, а не рядом с ним. Сорен не сказал ему делать так, на словах, но властная природа его позы требовала от Кинга идти позади, и что-то внутри него торжествовало принятием меньшей роли. Он напрягся, когда они подошли к двери сада. Сорен открыл ее для них, и Кингсли опустил голову в знак благодарности, проходя мимо. Дверь за ними
– Куда мы идем?
– спросил Кингсли, пока они осторожно ступали по прохладной, росистой траве.
К счастью, сентябрь в штате Мэн был еще достаточно теплым - замерзнут только пальцы. Кингсли вдохнул запах ночи и попытался запомнить запахи в воздухе. Сосна… так много сосны. Трудно различить что-то, кроме сосны. Но он мог распознать следы океана не так далеко, и далекого дыма от чьего-то костра. Этот красивый парфюм, парящий в ночи, он будет помнить всегда. Он говорил это себе, следуя за Сореном к опушке леса и вниз по протоптанной дорожке.
– Здесь есть место, куда я хожу иногда читать. Там ты будешь в безопасности.
– Ты беспокоишься о моей безопасности?
Кингсли чуть не рассмеялся. Сорен замолчал и обернулся.
– Конечно, беспокоюсь, - сказал он, и снова начал идти. – За ту ночь… я не буду извиняться.
– Я не хочу, чтобы ты извинялся.
– Я хочу… мне сложно объяснить, чего я хочу.
– Можешь попробовать?
Сорен выдохнул и Кингсли поморщился. Ему действительно было все равно, почему Сорен хотел того, что делал с ним, до тех пор, пока Кинг оставался предметом его желаний. Но ему было любопытно.
– Мне нужно причинить тебе боль. На протяжении многих лет лишь боль была единственным удовольствием для меня. Или, по крайней мере, единственным средством к его достижению. Я думаю то, что случилось, когда я был младше, сделало невозможным для меня, быть нормальным…
– Хорошо, - сказал Кингсли серьезно.
– Я провожу слишком много времени с нормальными. Мне нравится, что ты не нормальный. Мне нравится, что ты хочешь сделать мне больно. У меня было так много девушек. Ты даже представить себе не можешь, сколько девушек у меня было. Пятьдесят, может быть? Далеко не все были девушками. Женщины тоже. Даже учительница один раз. Теперь, я полагаю, два учителя.
Кингсли усмехнулся, когда Сорен тихо рассмеялся.
– Мне кажется, ты никогда не был с девушкой. Не имеет значения. Честно говоря, ты ничего не пропустил. Она лежит себе, хихикает и вздыхает, пока ты вставляешь ей. Я могу проводить лучше большинство ночей наедине с моей рукой. Только… иногда, если она немного боится меня, или девственница и очень боится меня… тогда я наслаждаюсь этим больше. Этот страх я могу пить.
– Я чувствую то же самое, - согласился Сорен, когда свернул с главного пути на узкую тропинку с густыми деревьями.
– Но с болью. Мысль о том, чтобы делать то, что ты только что описал с кем-нибудь, оставляет меня мертвым внутри, холодным. Я не верю, что могу быть с кем-либо таким образом. Не делая им больно, вначале. Но ты должен знать кое-что. Я был с другим человеком.
– Кем он был?
Кингсли поморщился, когда наступил на острый камень. Сорен оглянулся через плечо с улыбкой и продолжил идти. Это была часть его плана, Кингсли без обуви на пути, по которому он никогда не ходил раньше. Его ноги начнут кровоточить к тому времени, когда они дойдут до конца. И он знал, что возбуждение Сорена будет нарастать все больше и больше с каждым содроганием и вскриком, слетающим с губ Кингсли. Кинг перестал смотреть, куда он ступал, позволив лесной земле глодать его ноги.