Принц
Шрифт:
– Ты молишься? Это католические фишки?
Уесли усмехнулся, пока Нора гладила его волосы и слегка проводила ногтями по его плечам. Он никогда не чувствовал ничего подобного, такого простого спокойствия. Ничего не казалось неправильным в этом моменте, ничего грязного или греховного, даже когда он лежал на ней, и его тело до сих пор было погружено глубоко в нее.
– Молиться после секса? Я имею в виду, после занятий любовью?
– Католики имеют склонность упоминать имя Господа всуе, в подходящие моменты. Когда в тебе так сильно кончает девственник, чувствуешь, что это
Ее слова прозвучали хрипло и с придыханием, как будто она пробежала кросс или что-нибудь столь же абсурдное. Ему нравилось, что он сделал так, из-за чего ее голос изменил свой тембр. Он уже хотел сделать это снова.
– Ты это почувствовала?
Она прикусила нижнюю губу и медленно кивнула.
– И это не так просто, малой. Так что поздравляю. Это была эякуляция практически ураганной силы.
Уесли хлопнул ладонью по лицу и застонал. Он медленно вышел из нее. Если бы он мог, он бы оставался внутри нее всю ночь.
– Я не думаю, что от героинь любовных романов можно ожидать слов “эякуляция практически ураганной силы”. Не то, что бы я множество из них читал.
Нора поцеловала его в макушку, с трудом отрывая руки от его лица.
– Позволь мне рассказать тебе маленький секрет..., - она держала его за подбородок, чтобы он не отвел взгляд.
– Я не героиня любовных романов. Я может быть даже злодейка.
– Хорошо. Злодеи, в любом случае, интереснее положительных героев. И я не хочу быть чьим-то героем.
Она улыбнулась ему, и он увидел что-то странное в ее глазах, то, чему здесь не место, грусть.
– Сегодня была убита лошадь Талела, и у меня есть доказательства. Но ни один из нас ни черта не сделал с этим. С уверенностью можно сказать, ни один из нас здесь не герой.
Нора поцеловала его в макушку и снова откинулась на стол. Уесли ласкал ее лицо, ее губы, гладил ее тело от шеи до талии и обратно. Он стал твердым просто от прикосновения к ней, от созерцания широкой улыбки на ее лице, даже когда ее глаза были закрытыми. Сгребая ее в охапку, Уесли снова толкнулся в нее. Нора обвила руками его спину и уткнулась головой ему в грудь. Здесь. Именно здесь. Здесь было то место, где ей надлежало быть, в безопасности его рук. И он был там, где он должен быть… внутри нее. Их губы встретились, пока он медленно проникал в нее все глубже и глубже.
Ее слова не задели ни одного из них… герои. Он должен быть героем для нее. Он желал бы, чтобы в мире еще были драконы, и существовало что-то, с чем он мог сразиться за нее. Он жаждал, проявить себя для нее, доказать свою состоятельность. И если смерть лошади Taлела причинила ей боль, он исправит это. Для ее. Для них.
Нора хрипло вздохнула у его груди. Он ждал три года, чтобы услышать этот звук, звук ее дрожи от подаренного им удовольствия. Три года. Двадцать лет. Это стоило ожидания.
– Завтра, - шепнул он ей на ухо, когда она поднесла свой рот к его губам снова.
– А что будет завтра?
Она подняла на него взгляд, затянутый поволокой желания.
– Мы начнем вести себя как герои.
Глава 25
Север
Прошлое
Он
– Предполагалось, что ты будешь помогать, Кингсли.
Сорен ополоснул мочалку в воде и принялся за пятно с удвоенной энергией.
– Прошу прощения. Я в шоке. Еще не отошел, mon ami.
Улыбка играла в уголках губ Сорена.
– Наш Господь был плотником или, возможно, каменщиком. Апостол Павел шил палатки.* (В Деяниях 18:3 говорится, что ремеслом апостола Павла было изготовление палаток. В библейские времена, чтобы сделать палатку для путешествий, ремесленники вначале изготавливали тканые полосы, обычно из верблюжьей или козьей шерсти. Затем эти полосы сшивали. Палатки также делали из кожи или льняного полотна, которое ткали в родном городе Павла, Тарсе. Возможно, он делал льняные навесы от солнца для атриев — внутренних двориков.) Они делали своими руками изнурительный, непосильный труд. Если запачкать руки не было ниже их достоинства, это не должно быть ниже и моего достоинства.
– Я хочу быть ниже тебя.
– Ты ниже меня, Кингсли, во всех смыслах, но не буквально. И если ты хочешь быть буквально ниже меня до наступления утра, я предложил бы тебе помочь. Я говорил, что скит - адская дыра.
С тяжелым вздохом, Кингсли взял губку и упал на колени.
– Ты не преувеличивал.
Кингсли огляделся и принялся еще раз за паутину, за покрытый грязью и пометом мышей и птиц пол, которые сделали из эрмитажа дом после того, как отец Леопольд отправился на встречу со своим создателем.
– Мы должны найти другое место.
– Больше негде. На расстоянии многих миль.
– Здесь отвратительно.
– Это штат Мэн. Скоро зима, и она наступит быстро. У нас осталось, пожалуй, две недели теплых ночей.
– Здесь более чем отвратительно.
– После того, как здесь будет чисто, оно идеально подойдет для нас.
– Идеально подойдет для тебя, чтобы бить и трахать меня?
– Именно, - сказал Сорен, даже не улыбнувшись.
Но в улыбке и не было необходимости, поскольку Кингсли понимал, что Сорен не шутит.
– Хорошо.
– Ученики никогда сюда не заходят.
– Pourquoi?
Кингсли вернулся к чистке. Оказалось, в этом месте умерла мышь, и жир ее костей и костного мозга оставил неизгладимый след на древесине. Прекрасное место, чтобы отдавать свое тело человеку, которого он боготворил.
– Кто-то пустил слух, что призрак отца Леопольда часто посещает скит, потому что он умер здесь. Они нашли его тело спустя неделю, так как все были в ловушке в школе из-за метели.
– Просто призрак священника. Нечего бояться.